— Если не ошибаюсь, это вас я сбил с ног вчера вечером в темноте, — сказал он, протягивая руку. — Меня зовут Питер Джордан.
Она взяла его руку и тут же выпустила, будто в рассеянности, позволив своим ногтям чуть заметно проехаться вдоль его ладони.
— А меня — Кэтрин Блэйк, — ответила она.
— Да, я помню. У вас такой вид, будто вы кого-то ждете.
— Так оно и есть, но, похоже, у него нашлись другие дела.
— В таком случае должен сказать, что он редкостный дурак.
— Нет, просто он всего лишь мой старый друг.
— Раз так, то, может быть, вы позволите предложить вам что-нибудь выпить? — спросил Джордан.
Кэтрин улыбнулась Джордану. Затем кинула быстрый взгляд в угол бара, туда, откуда за ними пристально наблюдал Роберт Поуп.
— Если честно, я предпочла бы какое-нибудь более тихое место, где можно было бы поговорить. У вас дома еще что-нибудь осталось из тех продуктов, о которых вы так увлеченно рассказывали?
— Яйца, немного сыра, возможно, банка томатов. И много вина.
— Если я не ошибаюсь, из всего этого может получиться превосходный омлет.
— Если не возражаете, я только надену пальто.
Роберт Поуп, сидевший в баре, провожал глазами эту пару, пока она пробиралась сквозь толпу в вестибюль. Затем он спокойно допил виски, подождал еще несколько секунд и, выйдя из бара, не спеша направился вслед за ними и увидел, что они садились около подъезда в такси, остановленное для них швейцаром. Быстро переходя улицу, Поуп проследил за тем, как такси отъехало. Дикки Доббс сидел за рулем фургона. Когда Поуп забрался в кабину, мотор уже работал. Фургон отъехал от тротуара и влился в поток оживленного вечернего движения. «Спешить нам некуда», — сказал Поуп Дикки. Оба знали, куда направлялись эти мужчина и женщина. Он откинулся на спинку сиденья, закрыл глаза и так сидел все те несколько минут, которые потребовались Дикки для того, чтобы приехать в Кенсингтон, к дому Джордана.
Во время недолгой поездки на такси до дома Питера Джордана Кэтрин Блэйк совершенно неожиданно поняла, что она сильно волнуется. Причем не из-за того, что рядом с нею сидел мужчина, владевший самой главной тайной войны. Просто она сообразила, что не очень хороша в этом деле — в ритуалах ухаживания и проведения свиданий. Впервые за очень долгое время она забеспокоилась о своей внешности. Она знала, что была привлекательной женщиной, вернее, красивой женщиной. Знала, что большинство мужчин мечтало о том, чтобы обладать ею. Но за годы пребывания в Великобритании она привыкла принимать различные меры для того, чтобы скрыть свою истинную внешность. Она должна была соответствовать облику военной вдовы, которая никак не может примириться со своей потерей: грубые темные чулки скрывали форму ее длинных ног, плохо сидящие юбки маскировали изгибы полных бедер, куцые мужские свитера позволяли скрывать форму груди. Но в этот вечер она надела прекрасное платье, купленное еще перед войной и как раз подходившее для посещения бара «Савой». Но, невзирая даже на это, Кэтрин впервые за всю свою жизнь тревожилась: достаточно ли она привлекательна?
Но не только это беспокоило Кэтрин. Как ей правильно воспользоваться сложившимися обстоятельствами, чтобы отношения с таким мужчиной, как Питер Джордан, могли завязаться по-настоящему? Он был умным, привлекательным, вполне удачливым... В общем, был совершенно нормальным. Большинство других мужчин, которых знала Кэтрин, к настоящему времени уже вели бы себя совсем по-другому. Она помнила свой первый раз с Эмилио Ромеро, отцом Марии. Тот совершенно не задумывался ни о цветах, ни о какой-нибудь другой романтике; он даже не подумал поцеловать ее. Он просто завалил ее на кровать и оттрахал. И Кэтрин не имела ничего против. Больше того, ей это скорее понравилось. Половое сношение для нее никак не было связано с любовью и уважением. Ее даже не привлекал момент власти над мужчиной. Для Кэтрин этот акт был связан только с физическим удовольствием. Эмилио Ромеро это понял; к сожалению, Эмилио понял очень много из того, что составляло ее суть.
Она давно отказалась от мысли о том, чтобы влюбиться, выйти замуж, иметь детей. Ее одержимое стремление к независимости и глубоко укоренившееся недоверие к людям никогда не позволили бы ей перешагнуть через эмоциональный барьер, наличие которого делает брак невозможным; ее эгоизм и сосредоточенность на собственных прихотях помешали бы ей уделять много внимания ребенку. Она никогда не чувствовала себя в безопасности рядом с мужчиной, если только не держала ситуацию под полным контролем, как в эмоциональном, так и в физическом плане. Это проявлялось даже в ее сексуальных связях. Кэтрин давно заметила, что не в состоянии ощутить оргазм, если наверху находится не она, а мужчина.
Она давно уже спроектировала для себя тот образ будущего, которое устроило бы ее. Когда война закончится, она переедет в какие-нибудь теплые места — в Коста-дель-Соль, или на юг Франции, или, может быть, в Италию, — и купит себе маленькую виллу с видом на море. Она будет жить одна, коротко острижет волосы и будет лежать на пляже, пока ее кожа не станет темно-коричневой. Если она почувствует потребность в мужчине, она приведет его на свою виллу и будет пользоваться его телом, пока не ощутит удовлетворения, а потом вышвырнет его вон и будет сидеть в одиночестве у огня и слушать шум моря. Возможно, она будет иногда позволять Марии приезжать и жить с нею. Мария была единственной, кто понимал ее. Именно поэтому предательство Марии причинило Кэтрин такую сильную боль.
Кэтрин не ненавидела себя за то, что была такой, и притом не особенно любила себя. В тех редких случаях, когда она задумывалась о своей психологии, она определяла себя как довольно интересный характер. Она также осознавала, что прекрасно подходила для занятия шпионажем — и эмоционально, и физически, и по складу ума. Фогель заметил это, но первым это заметил Эмилио. Она ненавидела их обоих, но не могла не признать справедливости их заключения. Теперь же, когда она глядела на свое отражение в зеркале, ей на ум приходило одно слово: шпионка.
Такси подъехало к тротуару и остановилось перед домом Джордана. Взяв ее за руку, он помог ей выбраться из автомобиля, потом расплатился с водителем. Открыв дверь, он предложил ей войти первой, затем закрыл дверь и лишь после этого включил свет, как того требовали правила затемнения. На мгновение Кэтрин ощутила себя совершенно растерянной и незащищенной. Она не любила оказываться в незнакомом месте, в обществе незнакомого мужчины да еще и в темноте. Но Джордан очень быстро нащупал выключатель, и в просторной прихожей вспыхнул свет.
— Мой бог! — воскликнула Кэтрин. — Каким образом вам удалось получить ордер на постой в такое шикарное место? Я-то думала, что все американские офицеры ютятся по гостиницам и пансионатам.
Кэтрин, конечно, заранее знала ответ на свой вопрос. Но обязана была его задать. Действительно, американские офицеры крайне редко получали возможность селиться в таких условиях, да к тому же в одиночку.
— Мой тесть купил этот дом много лет тому назад. Он проводил много времени в Лондоне, и по делам, и на отдыхе, и решил, что надо заиметь здесь полноценный плацдарм. И, должен признаться, я очень доволен, что он купил этот дом. Мысль о том, чтобы провести войну в «Гросвенор-хаусе», где офицеры напиханы, как сардины в коробку, нисколько не вдохновляет меня. Позвольте мне взять ваше пальто.
Он помог ей снять пальто и пошел, чтобы повесить его в гардеробную. Кэтрин быстро осмотрела гостиную. Она была обставлена дорогими глубокими кожаными кушетками и креслами, наподобие тех, которые можно встретить в фешенебельных лондонских клубах: Стены были облицованы панелями; паркетный пол покрыт темно-коричневой мастикой и отполирован до зеркального блеска. Лежавшие поверх паркета ковровые дорожки были превосходного качества. Но в этой комнате имелась одна совершенно уникальная особенность — все стены были увешаны фотографиями мостов.