— Ну, это уже что-то, по крайней мере.
Ее лицо темнеет.
— Не надо портить сегодняшний вечер своим мерзким отношением, юная леди. Прояви немного уважения.
Я вздыхаю, но замолкаю. Весь вечер мальчики и Фрэнк болтают о ружьях, из которых они стреляли, и о том, сколько мишеней поразили. Фрэнк любит свое оружие почти так же, как свой грузовик и пиво. Почти. Потом Фрэнк рассказывает мальчикам, что купил новейшую приставку «Плейстейшн», пока они были в школе, и они чуть не падают со своих мест от восторга. Фрэнк любит играть в героя.
Но это больше потраченных впустую денег, которые нам нужны на оплату счетов и еду в следующий раз, когда он уйдет. Больше денег, которые не пойдут на ремонт крыши над кроватью Аарона или кондиционера в «Камри». Как будто он не знает или его не волнует, что когда его нет, мы едим бутерброды с арахисовым маслом и лапшу рамен, нормируя еду, чтобы хватило надолго. Я выкинула мрачные мысли из головы. Здесь, сейчас, мы можем есть все, что захотим. Сегодня мы богаты.
В ресторане «Оливковый сад» мы берем обычный салат и хлебные палочки, а Фрэнк заказывает бутылку вина. Из напитков мы можем взять все, что захотим, даже шоколадное молоко для мальчиков. К черту все, думаю я, и заказываю самый большой пункт в меню — «Тур по Италии». Фрэнк и глазом не моргнул.
Фрэнк тепло смеется. Он поглаживает плечо Ма, и ее лицо светится от удовольствия. Фрэнки и Аарон соревнуются в том, кто расскажет лучшие истории о школе, своих одноклассниках, обо всем, что им придет в голову.
Тошнотворный, кислый привкус застрял в моем горле. Невыносимо, что я чужая в своей собственной семье. Я возмущаюсь весельем моих братьев с завистью, которая заставляет мои глаза гореть, а сердце пульсировать от боли. Я так хочу присоединиться к ним, стать частью этой яркой, блестящей картины. Но я не могу. Это не реально.
Фрэнк не задает мне вопросов, а я молчу. Но каждый раз, когда поднимаю глаза, я ловлю его взгляд на себе, ползущий по моей коже. Я узнаю этот взгляд. Знаю, что будет дальше. Я тяжело сглатываю. Быстро съедаю все, что лежит на моей тарелке, заглатывая фетучине так быстро, что почти не жую, запихивая каждый кусочек пищи в черную яму, открывающуюся внутри моего кишечника. Мое сердце стучит о грудную клетку так громко, что, уверена, его слышат все.
После ресторана мы идем в «Лоуз», и мама выбирает посудомоечную машину за девятьсот долларов, с паром и стерилизацией, со всеми благами и фишками. Фрэнк и мама обсуждают технические характеристики с худым студентом-продавцом в красном жилете.
Я смотрю на ряды блестящих белых и стальных приборов, пока мое зрение не затуманивается. Голова гудит, и мне трудно мыслить здраво. Фрэнки катает Аарона туда-сюда по широким проходам на одной из этих массивных плоских тележек. Он слишком быстро огибает ряд холодильников и сворачивает, чтобы не врезаться в женщину средних лет с ребенком на руках. Аарон падает и ударяется о бетон.
Он плачет от боли и хватается за колено, из которого уже сочится кровь.
— Ты тупоголовый! — кричит он на Фрэнки.
— Это ты идиот, раз свалился.
— Замолчи! — Я хватаю Аарона за руку и поднимаю на ноги. Уголком футболки я вытираю царапину. — Ты в порядке, Аарон. Ты в порядке.
Но он видит кровь и ревет еще громче.
Фрэнк топает к нам. Грозовые тучи опускаются на его черты. Он приседает и прижимает свое лицо прямо к лицу Аарона.
— Что, черт возьми, здесь происходит? Ни один мой сын так себя не ведет. Ты что, плакса? Слабый педик? Что с тобой не так?
Сопли стекают по губам Аарона. Его плач переходит в резкие, икающие всхлипывания.
Фрэнк с отвращением качает головой.
— Твоя мать сделала тебя слабаком. Маленький педик.
Я содрогаюсь от мерзости его слов. Замечаю, как внутри Фрэнка нарастает ярость, чувствую, как она пульсирует в моей крови, как предупреждение, как бомба замедленного действия, тикающая так тихо, что слышу ее только я. Мне нужно что-то сделать, иначе все очень быстро пойдет к черту.
— Я отведу его в машину.
— Давай. Займись уже чем-то полезным. Убери его с глаз моих.
Я беру Аарона за руку и вывожу из магазина. На улице темно, парковка почти пуста. Я пытаюсь мысленно сосчитать бокалы вина, которые Фрэнк выпил за ужином. Три? Четыре? Все складывается не лучшим образом.
Я затаскиваю Аарона в грузовик. Сажусь рядом с ним и вытираю свежую кровь, стекающую с его колена.
— Ты должен перестать плакать. Пожалуйста.
— Я не могу! — хнычет он между рыданиями. Уличные фонари на парковке отражаются в окнах и мерцают на его лице.
Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох. Моя кожа холодная и липкая. Голова кружится. Как бы я себя ни чувствовала, нужно его успокоить. Я растираю круги по его спине и говорю своим самым мягким голосом, каким говорила с ним, когда он был маленьким.
— Сделай глубокий вдох. Готов? Раз, два, три. Хорошо. Сделай большой вдох. Выдыхай медленно. Все в порядке. Кровь почти перестала идти. Успокойся.
Он делает несколько неровных вдохов. Сопит и вытирает нос рукой.
— Фрэнки сделал это нарочно.
— Я знаю. Но ты не можешь плакать по любому поводу. Ты же знаешь, какой он. — Я говорю не только о Фрэнки, и Аарон достаточно взрослый, достаточно видел, чтобы понять, что я имею в виду. — Ты должен стать жестче.
— Хорошо. — Он снова сопит, его маленькое тело вздрагивает при каждом вдохе. — Сидни?
— Что?
— Разве я то слово, которое сказал папа? Педик?
Я прикусываю губу так сильно, что чувствую вкус крови. Моя ненависть к Фрэнку в этот момент превратилась в бушующее инферно.
— Нет. Неправда. Ты ничего не делаешь для того, чтобы тебя называли этим словом. Это злобное, мерзкое слово, которое злобные и мерзкие люди используют, чтобы унизить кого-то и заставить чувствовать себя плохо. Вот и все. Ясно?
— Да, но в школе меня тоже так обзывают. Потому что мне нравятся розовые и блестящие вещи. Потому что я иногда плачу. Они говорят, что мне нравятся мальчики.
Я хочу выбить дурь из каждого ребенка в его школе. Мне все равно, насколько они малы. Они достаточно взрослые, чтобы понимать. Хочу встряхнуть Аарона и сказать ему, что он должен быть жестче, сильнее, тверже. Но брат смотрит на меня своим милым маленьким личиком, и я просто не могу заставить себя сделать это.
— Ты хороший. Именно такой. Кем бы ты ни хотел быть, это просто прекрасно. Неважно, нравятся ли тебе мальчики или розовые блестки, или ты каждый день носишь в школу фиолетовые юбки в горошек. Понятно? Никто не имеет права относиться к тебе как к дерьму.