Мы пробегаем полторы мили по тропе, а потом возвращаемся пешком. Мои ноги дрожат. Бок побаливает, и холодная, незамутненная пустота проникает во все мое тело.
— Могу я задать вопрос? — спрашивает он даже не запыхавшись.
— У меня странное чувство, что ты его задашь в любом случае.
— Что случилось с тобой и Арианной?
Я напряглась, мгновенно впадая в оборону. Почему он заговорил об этом?
— Что ты имеешь в виду? Ничего не случилось. Мы не подруги.
— Мне так не показалось. Я имею в виду — то, что она сделала для тебя? На пляже. Это очень серьезно для кого-то вроде нее.
— Кого-то популярного, ты имеешь в виду.
— Да. Первое, чему я научился, когда приехал сюда, это не перечить Марго Хантер. Ну, знаешь, та история с оскорблением аллигатора? А Арианна это сделала, и теперь ни одна из этих девиц не будет с ней разговаривать. Она теперь токсичнее ядерной боеголовки. Все просто ждут, как Марго отомстит.
— Похоже, хреново оказаться на ее месте.
— Она сделала этого для тебя.
— Да, ты уже говорил. — Ощущение легкости и пустоты быстро исчезает.
— Но сейчас ты с ней даже не разговариваешь.
Растущая головная боль пульсирует в черепе. Яд просачивается обратно через поры моей кожи.
— И? Я же сказала, мы не подруги. Чего она хочет? Чтобы я кинулась к ней, заявила о своей нерушимой верности и поклялась в дружбе на всю жизнь? Или, может быть, вырезать свой фунт плоти, который несомненно ей причитается, и преподнести его на кровавом блюде?
— Твои слова не больше чем бессмысленное сотрясание воздуха. Арианна ничего не хочет. Ей просто грустно.
— Это она тебе сказала? Вы общались? — вопросы прозвучали резче, чем я хотела. Почему я так себя веду? Слова звучат ужасно даже в моих собственных ушах, но я не могу их остановить.
— Да, общались, — просто говорит Лукас. — Она поступила храбро. Я уважаю это. И она заботится о тебе.
Я бью ногой по корню дерева на пути.
— Никто ни о ком не заботится. Все думают только о себе и о том, что они могут взять у людей, манипулируя ими или применяя силу.
— Это пессимистичный взгляд на жизнь.
— Ну, по мне это единственно верный взгляд.
Лукас проводит рукой по своим непокорным темным волосам.
— Если ты будешь рассматривать каждое взаимодействие через такую призму, то да, все это станет реальностью.
— Пофиг. Да и вообще, если бы мне нужен был психиатр, я бы его оплатила. У меня уже есть доктор Янг, который отлично справляется со своей работой.
— Ну, хорошо. Будь саркастичной, если хочешь, но это то, что ты делаешь. Ты отталкиваешь всех, кто заботится о тебе.
Чувство вины накатывает на меня волнами.
— Ты именно так думаешь?
Он останавливается посреди тропы и поворачивается ко мне лицом.
— Черт возьми, Сидни! Просто прекрати это, ладно?
Я смотрю на него, ошеломленная. Лукас расстроен. Его челюсть сжата, вена пульсирует на шее.
— Конечно, я так думаю. Это именно то, что ты сейчас делаешь. Ты отталкиваешь меня.
Я облизываю губы, пытаясь придумать что-нибудь в защиту. У меня ее нет.
— Я не отталкиваю.
— Пытаешься. Не все хотят тебя подловить, ясно? — Его лицо становится неподвижным и серьезным. — Арианна — хороший человек. Даже если ты не хочешь иметь со мной ничего общего, хоть ее не отталкивай.
Он прав. Я знаю, что он прав. Арианна спасла меня на пляже и вела себя со мной совершенно прилично, а я поступила с ней как скотина. И с Лукасом тоже. Я оттолкнула их обоих. Но почему? Потому что я всегда предполагаю, что любое взаимодействие — это манипуляция, способ взять верх. Потому что, если я позволю себе снова доверять, снова заботиться о ком-то, то полностью раскроюсь. И мне невыносима мысль о еще одном предательстве, еще одном лезвии, вонзенном между ребер.
Потому что я боюсь. Я трусиха, как Жасмин, которая жертвовала всем и вся, чтобы добиться популярности. И как Арианна, когда она проходила мимо меня все те разы. Но она перестала уклоняться. Она перестала быть сторонним наблюдателем. Она кое-что сделала. Чувство вины и стыда пронзает меня. Арианна не заслужила этого. Я вела себя с ней ужасно. Это я теперь трусиха.
— Будь оно все проклято. — Смотрю на Лукаса, и он хмурит брови, как будто знает, о чем я думаю, как будто может видеть прямо в моем сердце. Я делаю глубокий вдох. — Хорошо. Я услышала тебя. Правда.
Лукас кивает.
— Это все, о чем я прошу. Знаешь, я бы никогда не позволил этому случиться — тому, что сделали те девицы на пляже. Надеюсь, ты это знаешь. Илай тоже. Ксавьер был в этом замешан. Он послал меня в дом, чтобы я не мешал. Я вообще пассивный человек, но, черт возьми, я хотел выбить его прекрасные зубы.
Смех вырывается из моих губ прежде, чем я успеваю закрыть рот.
— Я тоже думала, что у него красивые зубы. Самая прекрасная его часть.
— Единственная прекрасная его часть.
Мы стоим и смотрим друг на друга с минуту. Мы уже вернулись к тропинке, ведущей к дыре в заборе, и парковке, и школе, и Марго, и Жасмин, и работе, и маме, и Фрэнку, и моей сумасшедшей, несчастной жизни. Внезапно я не хочу, чтобы это заканчивалось.
— Там есть камень. Всего в сотне или около того ярдов дальше по берегу. Тропинки нет, но туда все равно никто не ходит.
— Веди вперёд.
Я продираюсь сквозь заросли кустарника. Каменная плита торчит в реку, как всегда. Я сажусь, свесив ноги через край. Ступни болтаются в нескольких футах над водой. Под защитой деревьев ветер треплет мою одежду. Лукас садится рядом со мной. Я чувствую тепло его тела, ощущаю слабый запах высыхающей от пота кожи.
— Восхитительно. Так тихо, — говорит он.
— Я порой сбегаю из класса, чтобы прийти сюда.
Лукас прочищает горло.
— Могу я подарить тебе кое-что?
— Остановить тебя некому.
Он вкладывает мне в руку что-то маленькое и неровное. Что-то вроде резной деревянной формы с двумя округлыми сторонами, переходящими в V в центре.
— Что это?
Верхушки его ушей покраснели.
— Предполагается, что это бабочка. Я видел все эти крылья, насекомых и прочее, что ты рисуешь на полях своих заданий. Они действительно классные. В отличие от этого. Я сделал ее для тебя на уроке деревообработки. Конечно идея намного лучше, чем исполнение.
— Выглядит как искалеченное сердце.