Одна сторона его рта растягивается в глупую ухмылку.
— Ну, тогда, значит, подходит. Потому что мое сердце покалечено тобой.
Мои пальцы сомкнулись над деревянным сердцем.
— Что ты только что сказал?
Он прочищает горло.
— Сидни, ты мне нравишься. Я имею в виду, когда ты не ведешь себя как...
— Королевская заноза в заднице?
— Что-то вроде этого. Но да. Так и есть. Ты мне нравишься.
— Почему? — Дрожь пробегает по моей коже и пробирает до глубины души. Если он скажет что-нибудь о моей груди, я столкну его прямо в воду.
— Это просто. Ты прекрасна, но ты прекрасна, как лес как река. Только надо замереть и действительно смотреть, реально позволить погрузиться в тебя целиком. Ты сама по себе. Тебе все равно, что думают другие. Ты сильная и смелая. Ты можешь быть грубой, но в тебе нет подлости — ты не такая, как они.
Я смотрю вниз на свои ноги, качая головой.
— Когда я встретил тебя в первый раз, ты посмотрела на меня. Я имею в виду, ты посмотрел и увидела меня, а не мою кожу. Все всегда просто замечают, что мое лицо — это большой, наполненный гноем прыщ. И это все, что они видят. Мне показалось, что тебя это даже не волнует. Когда я увидел тебя в следующий раз, ты переругивалась с Марго и Жасмин, и ты была намного умнее и быстрее их. Ты сказала, что Жасмин — «омерзительная жаба». Я тогда подумал: «Вот это девушка. Она творчески подходит к своим словам, прямо как я». И я просто понял. — Он пожимает плечами, озорно ухмыляясь.
Мое лицо пылает. В этот раз я не могу придумать, что сказать.
— Я обещал не прикасаться к тебе, пока ты не дашь мне разрешение. Поэтому я спрашиваю. Могу я тебя поцеловать?
Я пытаюсь остановить это, но ничего не могу поделать. Мое тело снова предает меня, но на этот раз мои вены покалывает от ощущения, настолько чуждого, что я даже не узнаю его. Не думаю, что мой язык может сформировать слова.
Лукас касается пальцами моего подбородка и поднимает мою голову. Я смотрю на него, и у него насыщенный темно-карий цвет глаз, такой, в котором можно раствориться, утонуть. Не синие. Не такие, как у Фрэнка. Не такие, как у меня.
Он целует меня. Его губы полные и мягкие и посылают шипящие искры по моему телу. У меня кружится голова, мой живот совершает восхитительные кувырки.
Языком Лукас осторожно приоткрывает мои губы, а затем мы целуемся сильнее, быстрее. Я тону, падаю, свободна и раскована, и не знаю, как приземлюсь, и приземлюсь ли вообще. Наш поцелуй похож на полет и одновременно на погружение в воду.
А потом он проводит пальцами по моей голове, зарывается в волосы, сжимает их руками. Как Фрэнк. Слова Фрэнка проскальзывают сквозь меня. «Ты что, хочешь поиграть со мной?»
Мне становится холодно. Стыд захлестывает меня, и все хорошие чувства угасают, как мертвые и гниющие листья, кружащиеся в реке. Я пихаю Лукаса, сильно.
— Ай! — Он удивленно смотрит на меня.
— Я не могу, — задыхаюсь я, вытирая рот рукавом куртки.
— Подожди. Что ты...?
Я вскакиваю на ноги.
— Мне нужно идти.
— Я пойду с тобой.
— Нет! — Я так резко кричу, что он вздрагивает. — Просто оставь меня в покое. Я не та девушка. Я не та, за кого ты меня принимаешь.
Разворачиваюсь и убегаю, бегу так быстро, как только могу, сквозь голые деревья, ветки бьют меня по рукам, по лицу, а потом я оказываюсь у забора и бегу через парковку к своей машине.
Занятия в школе уже закончились. Мне пора на смену к Биллу. Но я не иду. Я не могу. Я хочу вернуться в одиночество и безопасность камня — моего камня — но не могу сделать и этого. Там незваный гость. Я привела его туда, и снова это моя ошибка, моя потеря.
Я выезжаю с парковки, но не знаю, куда направиться. Голова раскалывается. Моя кожа покрылась волдырями от его прикосновений. Дикие мысли проносятся в голове, как паника на радужных крыльях голубого Морфо. Мне нужно порезаться. Я должна себя резать. Прямо сейчас.
В миле от моего дома, на Брайар-лейн, есть ферма, на которую наложен арест. Я еду по грунтовой дороге и съезжаю на заросшую сорняками насыпь. Старый красный амбар стоит среди бесплодных, заброшенных полей. Краска на амбаре потускнела и отслаивается длинными полосами. Несколько деревянных планок исчезли, как отсутствующие зубы.
Мы ходили сюда, Жасмин и я, чтобы выслеживать ее бабочек. Мы ловили их сачками и аккуратно перекладывали в стеклянные банки с широким горлом. Жасмин использовала свои крошечные щипчики, чтобы убить их, не повредив хрупкие крылья. Отодвинув две деревянные планки сарая, мы курили сигареты в пыльной тени. И все это исчезло. Мертвые воспоминания.
Я вытаскиваю пластиковый пакет из рюкзака и вытряхиваю бритву. Она падает мне на колени, острый сверкающий металл.
Вздох вырывается из моих губ. Я поднимаю ногу и кладу ее на центральную панель, ботинок давит на переключатель скоростей. Закатываю тренировочные штаны до колена и стягиваю носок. Я режу глубоко, резко вдыхая, когда лезвие вгрызается в плоть ниже лодыжки. Кожа раскрывается с двух сторон, как рот, кровь вытекает и медленными струйками стекает в носок. Я не пытаюсь ее вытереть.
Делаю еще один порез, ожидая облегчения. Но оно не приходит. Я пытаюсь снова, но его по-прежнему нет. Черные клыки отчаяния вонзаются в мой мозг. Я не могу этого сделать. Не могу. Я думала, что смогу выкарабкаться, продержаться до окончания школы, а потом сбежать и никогда не оглядываться назад. Но я недостаточно сильна. Я не та девушка, которую видит Лукас. Я не та, за кого меня принимает Арианна. Я не сильная. Я слабая, грязная, и моя душа — это черный оскал ярости.
Я хочу взять лезвие и вонзить его глубоко в собственную грудь, соскрести грязь и тьму. Откопать в глубине хоть что-то, хоть жемчужину, хоть кость или клочок той девушки, которой когда-то была. Девушки, что рисовала в комнате в окружении бабочек, или забиралась в постель к своим испуганным братьям. Умницы, которой все равно, что подумают другие. Или девушки, которой Арианна доверяла свои секреты, а Лукас увидел и полюбил настолько, что захотел поцеловать. Где эта девушка? Где она?
Есть только я. Уродка, мечтающая содрать с себя кожу, избивающая маленьких детей и обижающаяся на собственных братьев, отталкивающая любую каплю доброты, потому что не заслуживает ничего из этого, прячущая свою истинную сущность в щите ярости. Шлюха, которая думает и делает уродливые, грязные, гнусные вещи. Маленькая грязная шлюха, тихо и безмолвно ложащаяся под своего отца.
Слезы заливают мое лицо, и я режу свои ноги. Красная кровь забрызгивает кожу, обувь, сиденье, консоль, переключатель скоростей. Я рычу, задыхаюсь, икаю от возмущения, потому что оно не приходит. Холодное спокойствие, сладкая разрядка, мед, успокаивающий мои израненные внутренности, — оно покинуло меня так же уверенно, как все и вся.