— Так вот для чего нужен этот шопинг? Отвлечься?
— Виновна. Наверное, я просто не знала... — Она складывает руки на своей внушительной груди и смотрит в потолок. — Ох, черт. Я откладывала это так долго, как только могла. Это моя черта, скоро убедишься.
Я облизываю ложку. Тетя Элли говорит так много, что хватает на трех человек. Обычно просто сижу и слушаю, а в конце она думает, что мы уже поговорили, либо не понимая, либо не заботясь, что я не произнесла ни слова.
— Когда я видела тебя в последний раз, ты была маленькой девочкой с хвостиками. Аарон еще даже не родился. Ты выросла очень милой, несмотря на то, что одеваешься как мальчик. Я столько раз хотела вас навестить... Не могу сосчитать, сколько раз брала трубку телефона и стояла, уставившись на нее, как болванчик, думая о том, чтобы позвонить Сьюзан, но так и не делая этого. Твоя мать все усложняла. Ее всегда было нелегко любить. А потом, после Фрэнка... Ну, и вот.
— Что ты имеешь в виду?
— Он не позволял никому из семьи навещать вас, не позволял Сьюзен и вам, дети, приезжать к нам. Я думала, ты это знаешь.
— Мама сказала, что вы отреклись от нас. После того как она бросила колледж, чтобы сбежать с Фрэнком. Она говорила, что это так романтично.
— Нет. Никогда. Мы никогда не одобряли, это правда. — Тетя снова смотрит вверх, как будто видит, как история, которую собирается рассказать, прокручивается на потолке. — Сначала он был просто ее новым парнем, хотя и более красивым, и очаровательным, чем остальные. Но она не звонила нам, а потом бросила все свои занятия и заявила, что переезжает в какой-то захолустный городок, чтобы жить с ним вместе. Мы с твоей бабушкой не хотели, чтобы она бросала учебу, это единственное, что у нее было... но Сьюзан даже тогда отличалась некоторой странностью. Иногда она по несколько дней не выходила из своей комнаты в общежитии. Мама или я приносили ей еду. Иногда она звонила нам посреди ночи, болтала о чем-то, и мы с трудом ее понимали. Она начала говорить, что мы плохо к ней относимся, пытаемся причинить ей боль. Часто запирала дверь, когда я приходила к ней. А потом в один прекрасный день исчезла. Она все бросила. Даже не собрала больше чемодана. Просто ушла с ним. Мы ничего не слышали больше года. Мама вызвала полицию, но что они могли сделать? Сьюзан написала нам письмо, в котором сообщила, что вышла замуж за Фрэнка и мы ничего не можем сделать, чтобы ее остановить. Она сказала, что теперь она мать и мы не должны пытаться ее найти. И мне стыдно признаться, но мы ее послушали.
— Она иногда звонила, когда Фрэнк уезжал. Рассказывала, где живет, присылала несколько фотографий тебя и Фрэнки. Мы приглашали ее в гости раз или два, в самом начале. Я даже приезжала к ней, помнишь? Как жаль, что твоя бабушка, так и не смогла увидеть тебя. Я должна была что-то сделать. Но я не знала, что он творит. Я не знала, как сильно он ранил Сьюзан. Он просто ее забрал. Это все, что мы знали. Я жила своей жизнью, а сестра сказала, что хочет, чтобы все оставалось так как есть. Мне так жаль.
Я смотрю на тетю Элли, мою семью, мою кровь, но в то же время незнакомку.
— Помню, как кто-то держал меня за руку, синий дым, и я кружилась в солнечном свете. Это была ты?
Она улыбается, крошечная паутинка морщинок рассыпается вокруг ее глаз.
— Ты помнишь это? Я купила тебе качели для клена перед домом. Потребовалась целая вечность, чтобы установить их, а когда я вошла в дом, Сьюзен напилась до одурения. В середине дня. В доме царила напряженная обстановка. Фрэнк не хотел, чтобы я там была. Я зашла в ее комнату, а ты дергала маму за ночную рубашку, пытаясь поднять ее с постели. Ты была такой крошечной, такой искренней, что у меня сердце разрывалось. Я взяла тебя за руку и вывела из темного дома на солнечный свет. Я качала тебя на качелях не меньше часа. У меня до сих пор немеют руки при мысли об этом. Ты все смеялась и смеялась. Потом вернулся Фрэнк, и он страшно разозлился, что я занимаюсь тем, что делает тебя счастливой. Он выгнал меня прямо тогда. Сорвал качели. Не думаю, что ты когда-нибудь увидела их снова.
Я покачала головой. Я не помню качели, только кружение, тепло солнечного света, обжигающего мою кожу, голубой дым, висящий в воздухе как ленты.
— Я и кольцо тебе купила. Тебе так нравились мои. Обожала носить их по дому, хотя они такие большие, что ты едва могла удержать их на своих крошечных пальчиках.
Воспоминание проскакивает по краям моего сознания.
— То, с голубым пластмассовым цветком.
Она улыбается.
— Ты помнишь. У меня тогда не было денег, иначе я бы купила тебе что-нибудь получше. Мне просто приятно, что ты до сих пор их носишь.
Волоски на моих руках зашевелились. Я никогда не задумывалась о том, почему мне нравится постоянно носить кольца. Никогда не думала, что это может быть из-за тети, которую я едва помню.
Тетя Элли машет рукой.
— Я рада, что он не лишил тебя этой возможности. Я ему никогда не нравилась. Я пыталась заставить ее уйти от него, и он это знал. Сьюзен. ...она всегда смотрела только на плохих. Наш отец был пьяницей. Жестоким ублюдком. Сьюзан сбежала от него, бросившись прямо в объятия мужчины, такого же плохого, как наш отец. Я полагаю, она считала, что о ней заботятся. Она привыкла к тому, что ее контролируют. Вместо того чтобы искать что-то другое, что-то лучшее, она осталась с тем, что знала. Подозреваю это достаточно распространенная история.
Я глотаю остатки молока и смотрю на дно пустого стакана. Трудно представить маму девочкой, чуть старше меня. Ей было девятнадцать, когда она сбежала с Фрэнком, и я уже поселилась в ее животе.
— Ты тоже выбирала плохих мужчин?
Тетя Элли потирает затылок. В окне над раковиной начинает светлеть, первые намеки на утро пробиваются сквозь ночь.
— У меня были неудачные отношения, скажем так. Четыре брака. Четыре паршивых мужа. Последний занимался придорожным строительством. Его задавили, когда водитель, слишком занятый написанием смс по телефону, не заметил знак «Стоп», который он держал, и врезался в него на скорости шестьдесят миль в час. Компенсация за смерть в результате противоправных действий стала лучшим, что он когда-либо сделал для меня. Но, отвечая на твой вопрос, нет, я не видела смысла быть с мужчиной, похожим на отца, когда всю свою жизнь мечтала сбежать. Все мои мужчины — паршивцы, лентяи, некоторые из них изменщики, но ни один из них никогда не ударил меня. — Ее взгляд скользит мимо меня к окну. — Неужели уже так поздно? Или рано, наверное.
Я думаю о своей матери, о Фрэнке, о сожалениях всей жизни. О том, что родной отец мамы — мой дед — был злобным пьяницей. Она сбежала от него прямо в объятия дьявола, красивого и обаятельного, как черт, но все равно дьявола. Поколения зависимости и проблем, уходящие корнями далеко в прошлое? По крайней мере, до моих бабушки и дедушки. Возможно, дальше. Эта мысль чертовски угнетает.