Пара фар проносится по трассе и заезжает на нашу подъездную дорожку. Снег разбрасывает ореолы света. Тетя Элли встает. Она берется за ручку своего чемодана и направляется к такси.
Мои ресницы покрываются коркой инея. Я дрожу так сильно, что мне трудно говорить внятно.
— Мама сдалась, — бросаю я ей в спину. — Она сдавалась каждый чертов день. Когда было трудно, она просто сдавалась.
Тетя Элли останавливается.
— Я... У меня нет выбора.
Водитель опускает окно.
— Дамочка, вы едете или нет? На улице минус двадцать градусов.
— Вот тут ты ошибаешься. У нас всегда есть выбор.
— Я не знаю, как это сделать.
— Фрэнки не без острых углов, я знаю. — Мои слова перескакивают друг через друга, спотыкаясь о мой язык. Я не могу произнести их достаточно быстро. — Он сломлен. Мы все изранены, но можем исцелиться.
— Ты нам нужна. — Мои легкие сгорают от нехватки воздуха. Я буквально сделаю все, чтобы она осталась здесь, чтобы мальчики не пропали. — Пожалуйста.
Наконец, она поворачивается обратно.
—Ты не понимаешь. Я всегда убегала. Я сбежала от трех мужей. Сбежала бы и от четвертого, если бы его не убили. Я думала, что могу быть другой. Думала, что это шанс исправить... — Она остановилась, покачала головой. — Я сбегаю. Так было всегда.
— Больше нет. Ты оставила всю свою жизнь, чтобы приехать сюда и быть с нами. Это не пустяк. Это очень важно. Для меня, для моих братьев там. Это значит все.
— Знаю, — говорит она тихим голосом. — Я знаю.
Водитель сигналит.
— Без тебя нам никак. — Мое сердце бьется о ребра. Все вокруг трещит — мой череп, скелет, органы, грудная клетка сжимает сама на себя. — Есть вещи, которые я должна тебе сказать. То, что ты должна знать. Почему я... почему я не могу видеться с мамой.
Она смотрит на меня сквозь падающий снег.
— Теперь я готова. Но мне нужна помощь. Я не могу сделать это в одиночку. Ты мне нужна.
— Нужна?
— Да, — говорю я без колебаний. — Знаю, что не всегда веду показываю тебе это, но да. Ты — семья.
По ее лицу проносятся тени, воюющие эмоции, которые я в основном узнаю: сожаление, страх, стыд. Затем другие, горе, переплетенное с чем-то еще, во что я пока не решаюсь поверить.
— Нам придется поговорить, — медленно произносит она.
— Да. Мы должны поговорить. Я знаю это. Я готова.
— Хорошо.
— Хорошо? — повторяю я. «Пожалуйста, пожалуйста», — молюсь я тому, кто там наверху.
— Ты можешь быть очень убедительна, знаешь ли?
Я едва осмеливаюсь дышать.
— Так мне говорили. Наверное, это из-за моего милого и дружелюбного поведения.
Она фыркает. Один уголок ее рта подергивается.
— А еще я отморозила себе задницу.
— Язык, мисси.
Я шумно вздыхаю.
— Пожалуйста, вернемся в дом.
Наконец, она кивает.
— Мы установим основные правила. И все будут ходить на терапию. Даже я.
Облегчение волной проходит через меня. Все мое тело слабеет от него.
— Да, мэм.
— И этот трейлер? Придется его оставить.
Вот с этим я даже никогда не стала бы спорить.
Тетя Элли платит за такси, и мы возвращаемся в дом. Мальчики молчат. Они идут за мной к дивану, мы садимся и смотрим на тетю Элли, ожидая, что произойдет. Ее взгляд устремлен в потолок. Она делает глубокий вдох.
— Я не сильна в этом, — медленно начинает она.
И вот мы разговариваем. Фрэнки сидит рядом со мной. Я знаю, что лучше не брать его за руку, но прижимаюсь к его плечу, как Лукас поддерживал меня в больнице. Через минуту напряженное тело Фрэнки расслабляется. Я думаю, он наконец-то понял. Мы все должны измениться. Мы все должны пойти на уступки, чтобы соответствовать форме, которую приняла наша новая жизнь. И вот мы, прямо здесь, все вместе в этой комнате, и это хорошо.
Мы — семья. Именно за это мы боремся.
Глава 43
После школы в среду я иду к Биллу впервые после случившегося. Уже середина января. Не может быть, чтобы меня ждала работа после всего этого времени, но я хочу сказать Биллу пару слов, попрощаться и поблагодарить по-настоящему.
Когда я вхожу чуть позже четырех, заведение почти мертво. На барной стойке стоит унылая настольная елка, покрытая мишурой, — остатки праздничного веселья. Семья с тремя малышами на буксире сидит в кабинке в задней части, а пара дальнобойщиков потягивает кофе за газетами. Брианна машет мне рукой.
Я направляюсь прямо на кухню. Вдыхаю знакомый, успокаивающий запах жира и масла, картошки фри и лука. Билл переворачивает бургер, который не похож на бургер. Это круглый кусок картона, а может, собачий корм, перемолотый в форме гамбургера.
Лицо Билла растягивается в широкой ухмылке, когда он видит меня. Его дреды спадают до самых плеч, и он сбрил бороду.
— Посмотри, во что превратилось это место. Мы добавили в меню вегетарианский бургер, чтобы угодить всем этим чокнутым веганам. Вегетарианский бургер. Это оксюморон, если такое вообще можно услышать. — Он откладывает лопатку и неловко обнимает меня за плечи.
— Выглядит отвратительно.
— Уверен, что так и есть. Я еще не пробовал это блюдо. Один только запах отбивает аппетит.
— Знаю, я не появлялась на работе уже несколько месяцев.
Он машет рукой.
— К сожалению, у нас тут было не слишком много работы. Но ты можешь вернуться, если хочешь. Но если ты не готова, мы подождем.
Я разинула рот.
— Правда?
— Правда. Я скучал по тебе, малышка.
— Сильно в этом сомневаюсь.
— Всегда только сарказм. Как твоя мама?
— Ее приговорили к тридцати годам, — произношу я, дрожащим голосом. От слов, сказанных вслух мой желудок скручивает от чувства вины. У меня теперь все время болит живот. — Адвокат говорит, что она может выйти раньше, но кто знает.
Билл качает головой.
— Как же жаль. Кстати говоря, у тебя есть минутка? Я хотел поговорить с тобой, после смерти твоего отца, после того, что случилось. По телефону это казалось неправильным.
— Хорошо.
Он оглядывается по сторонам, убеждается, что мы одни.
— Я всегда с симпатией относился к тебе, детка. Надеюсь, ты это знаешь. Мне казалось, я могу присмотреть за тобой, если ты будешь работать здесь. Но, боюсь, я не справился.
Мое горло сжалось.
— О чем ты говоришь?
— Я не знаю, что ты думаешь о случившимся. Надеюсь, ты не будешь ненавидеть свою мать за это. Фрэнк всегда выглядел очаровательным, общительным человеком, когда появлялся на публике. Я завидовал тому, как он умел ладить с дамами. Для него это не составляло труда. Но у него была и другая сторона, которую большинство людей никогда не видели. Я и сам ее никогда не видел. Только какие-то намеки, какая-то тьма в нем, но все так быстро проходило, что я начинал сомневаться, не привиделось ли мне все это. Он ввязывался в драки, мог в мгновение ока ополчиться на брата по братству или игрока на поле. Ты слушаешь меня? Хочешь, чтобы я остановился?