— Половину времени я отчаянно скучаю по ней, половину времени уже скорблю о ее смерти, а еще одну половину злюсь на нее. Это, наверное, вообще не имеет смысла.
— Только в той части, где я задаюсь вопросом, какой математике вас учат во Флориде. Три половинки?
Он фыркает, потом смеется, потом издает что-то вроде задыхающегося всхлипа.
Я переплетаю свои пальцы с его.
— Помнишь, что ты мне сказал? Ты нащупываешь свой путь пройти через это.
Он проводит рукой по глазам.
— Ты не один. Я рядом.
Лукас сжимает мою руку. Мы сидим так долгое время, наши напитки тают, забытые.
Думаю, это так обыденно — ломаться и быть сломленным. Гораздо более необычно — это тяжелая, мучительная работа по восстановлению себя, кусочек за кусочком, осколок за осколком.
Мое сердце сжимается. Мне нужно показать ему часть себя, которую он, возможно, не захочет видеть. Я мало что смыслю в отношениях, но это знаю. Мне нужно поделиться с ним, как он делится со мной. Я хочу, чтобы он увидел во мне то, что вижу в нем сама.
Я облизываю губы, вдыхаю дрожащий воздух.
— Ты в порядке? — Лукас обнимает меня за плечи. Я прижимаюсь к нему, чувствую чистый, лесной запах его толстовки.
Возненавидит ли он меня, когда я расскажу ему? Испытает ли отвращение и отвернется, как Жасмин, как мама? Не знаю, но я должна сделать это в любом случае. Для себя.
Я начну с наименьшего из своих секретов, но даже этого достаточно, чтобы заставить большинство парней бежать со всех ног. Я это знаю.
— У меня есть шрамы.
— У большинства из нас есть.
— Нет. Настоящие шрамы. По всем ногам. Они уродуют меня.
— От несчастного случая?
В горле пересохло и саднит.
— Нет. Я сама это сделала.
— Покажешь мне? — Его голос нежен.
Я отстраняюсь и поднимаю ногу на сиденье. Дрожащими пальцами закатываю штанину до голени, обнажая перекрещивающиеся шрамы и порезы. Моя кожа похожа на поле битвы.
Сейчас он отвернется, его лицо исказится от отвращения. Только Лукас не отворачивается. Он протягивает руку и прикасается к бугристому шраму над моей лодыжкой.
— Сидни, мне так жаль.
— В других местах еще хуже.
— Зачем тебе понадобилось причинять себе такую боль?
Я быстро моргаю.
— У меня дома кое-что происходило. Плохие вещи.
Тень пробегает по его лицу. Он сжимает губы.
— Кто тебя обидел?
— Я хочу рассказать тебе. Я хочу рассказать тебе все. Но не могу. Пока не могу.
— Если кто-то причиняет тебе боль...
Я качаю головой.
— Нет. Больше нет. Я просто... пока не могу. Ты можешь это понять?
— Пока ты обещаешь мне, что в безопасности.
Я киваю.
— Ты все еще... делаешь себе больно?
— Я очень стараюсь не делать этого. Правда.
Его лицо расслабляется. Лукас притягивает меня ближе. Я прижимаюсь к нему, позволяя обхватить себя обеими руками. Я устраиваюсь у него на груди. Его сильное, ровное сердцебиение стучит у моего уха. Я переплетаю свои пальцы с его пальцами и крепко обнимаю Лукаса.
— Шрамы делают тебя сильной, — говорит он мне в волосы. — Они означают, что ты выжила. И это делает их красивыми. Ты прекрасна.
— У меня есть шрамы, которые никто не может увидеть, — признаюсь я слабым голосом.
Он еще крепче обнимает меня.
— Ты можешь показать мне, когда будешь готова. Я рядом. Хорошо? Я с тобой.
Я закрываю глаза. Что-то открывается внутри меня, глубокое, богатое тепло, прекрасная нежность, как солнечный свет, как блеск звезд на серебряных волнах, как трепет радужных крыльев. С каждой секундой оно расширяется все больше и больше, заполняя пустоты в моем сердце.
Глава 53
Сегодня конец марта, настоящий весенний день, если закрыть глаза и не смотреть на мокрую коричневую землю, быстро тающий снег. Солнце целует мои щеки. Ветерок развевает темную прядь моих волос. Тени от надгробий удлиняются на пожухлой траве.
Меня переполняют чувства. Я боюсь. Но теперь знаю, что я сильнее своего страха. Я не знаю, что будет дальше. Я не знаю, в какую сторону повернет дорога впереди, и куда она может привести. Знаю только, что путь позади меня закрыт.
Я неподвижна. Все внутри меня неподвижно.
Я смотрю на имя, выгравированное на камне. Это первый и последний раз, когда я посещаю могилу своего отца. Я не совсем понимаю, зачем пришла, но это кажется правильным. Это еще одна форма освобождения. Фрэнк мертв уже несколько месяцев, но только сейчас, я понимаю, что его на самом деле больше нет. Кошмары, возможно, никогда не исчезнут. Но я их переживу.
Я чувствую глубокую боль, ощущение пустоты, как будто что-то ценное и важное вырвали прямо из моей груди. Я думаю о том, как медбрат описывал мою мать после того, как у нее забрали Зои Роуз в больнице, как ее руки продолжали сжимать пустоту, пустой воздух. У меня всегда будет это. Ноющая боль там, где должна находиться отцовская любовь. Закаменевшая боль о моей матери, которая то появлялась, то исчезала, чье отсутствие — это зарубцевавшаяся, едва затянувшаяся рана.
Но эти раны не смертельны.
Я глубоко дышу. Это так естественно, так правильно — дышать. Жить. Правильно испытывать горе, сожаление, вину, страсть, ярость, удовольствие, радость, боль, любовь. Это правильно — просыпаться каждый день и продолжать идти, пробивать себе дорогу, бороться за хорошие вещи. Нужно бороться за них. Они не приходят просто так. Нельзя надеяться на то, что хорошие вещи сами тебя найдут. Жизнь так не работает.
Никто не приходит, чтобы спасти тебя. Если повезло, у тебя есть настоящий друг или, может быть, два, которые поддержат, подстрахуют и помогут подняться, когда ты упадешь. Но в конечном итоге все зависит только от тебя. Ты должен сделать это сам. Ты сам себе куколка.
Ты выбираешь, отпустить ли все это, все, что знал, все, что, как ты думал, обеспечивало твою безопасность, позволяло тебе контролировать ситуацию. Ты выбираешь, верить ли во что-то большее, чем ты сам. Ведь в глубине души ты знаешь, что есть нечто большее, чем это, нечто большее, чем грязь земли. Там, наверху, есть голубое небо, манящее тебя.
Я не прикасаюсь к камню и не шепчу последних слов. Я встаю и иду обратно мимо надгробий к машине, где меня ждут Лукас и Арианна. Солнце светит мне в глаза. Я щурюсь, но не отворачиваюсь.
Конец
Еще больше книг Кайлы Стоун вы можете прочитать в группе: https://vk.com/monaburumba