И Иссерли, исполнившись оптимизма, покатила дальше.
Она провела на дороге весь день, снуя вперед и назад между Инвернессом и Данкельдом, снова и снова. Село солнце. Вернулся ушедший куда-то с утра снегопад. Один из дворников обзавелся обыкновением неприятно повизгивать. Несколько раз она заправлялась топливом. И за все это время ни один подходящий водсель ей не подвернулся.
К шести она почти уверилась, что понимает, почему ее так страшит встреча с Амлисом Вессом.
На самом деле, никакой связи с его положением в обществе этот страх не имел; она была бесценной частью бизнеса, он — бельмом на глазу такового и, скорее всего, боялся «Корпорации Весса» еще и посильней, чем она. Нет, главная причина, по которой он пугал ее, была намного проще.
И состояла в том, что Амлис Весс — ее соотечественник.
Когда она предстанет перед ним, он увидит ее такой, какой увидел бы любой нормальный человек, и будет потрясен, а ей придется беспомощно наблюдать за его потрясением. Она знала по опыту, что почувствует, и готова была на все, чтобы этих чувств избежать. Мужчины, с которыми она работала на ферме, поначалу тоже испытывали потрясение, однако они уже привыкли к ней, более или менее, и могут заниматься своим делом, не разевая при виде ее рты (хотя, когда в работе их выпадает затишье, она ощущает на себе их взгляды). Не удивительно, что она предпочитает отсиживаться в своем коттедже — и по какой причине Ессвис сидит в своем, ей тоже понятно. Быть чудищем утомительно.
Амлис Весс, никогда ее прежде не видевший, ощутит, встретившись с ней, омерзение. Он ожидает увидеть человеческое существо, а увидит уродливое животное. Именно с этим мгновением… с мгновением тошнотворной противоположности узнавания смириться ей не удастся.
И она решила немедля вернуться на ферму, запереться в своем коттедже и сидеть там, ожидая, когда приедет и уедет Амлис Весс.
В гористом запустении Авмора свет ее фар вырвал из темноты стопщика. Маленькая размахивающая руками горгулья запечатлелась в сознании Иссерли примерно как тающий на сетчатке остаточный образ — маленькой горгульи, выбравшей на дороге место, где автомобили будут со свистом проноситься мимо нее на максимальной скорости. Максимальная скорость Иссерли составляла, впрочем, около пятидесяти миль, и кое-что разглядеть она успела. Стопщику, похоже, позарез требовалось, чтобы кто-нибудь его подсадил.
Проезжая мимо, Иссерли всерьез задумалась, нужен ли ей — вот именно сейчас — новый пассажир. И решила подождать подсказок вселенной.
Снегопад снова стих, дворники мирно лежали на ветровом стекле, мотор ласково урчал. Иссерли сбросила скорость, заехала в придорожный автобусный карман и, остановив машину, притушила свет фар. С одной стороны от нее возвышались Монадлитские горы, с другой Кейрнгормы. Она осталась с ними наедине. Закрыла глаза, подсунула пальцы под оправу очков, потерла свои большие шелковистые веки. Впереди показался, поревывая, большой бензовоз, заливший светом салон ее машины. Подождав, пока бензовоз исчезнет, Иссерли завела двигатель и включила индикатор.
При втором заходе, проезжая мимо стопщика по другой стороне шоссе, она отметила, что он низкоросл, но грудь у него бочонком, а кожа, большие участки которой ничем защищены не были, покрыта густым загаром, не желавшим выцветать даже в свете ее включенных на полную мощность фар. На этот раз Иссерли обнаружила, что стоит он рядом с машиной, остановленной, а возможно и застрявшей в придорожной канаве. Машиной этой был ветхий синий универсал «ниссан», исцарапанный и помятый, но без явственных свежих повреждений, которые позволили бы думать о недавней аварии. И автостопщик, и автомобиль выглядели как существа прямые и честные, образующие единое целое, хоть одно и махало преувеличенно руками, чтобы привлечь внимание к другому.
Иссерли отъехала на пару миль: ей не хотелось связываться с чем-то, что уже могло заинтересовать полицию или службу эвакуации автомобилей. Но в конце концов она сказала себе, что, если бы застрявший на дороге водитель питал надежды на помощь со стороны той либо другой, голосовать он не стал бы. Она развернулась и покатила назад.
При конечном заходе выяснилось, что стопщик — создание странноватое, даже по шотландским меркам. Ростом он едва-едва превосходил Иссерли, маленькая головка с морщинистым личиком и редкими растрепанными волосами, тощие ножки, зато невероятно мощные руки, плечи и торс, словно пересаженные на его тело с другого, куда более мясистого существа. Одет он был в заношенную, выцветшую фланелевую рубашку с закатанными рукавами, холода, похоже, не замечал и с почти клоунским энтузиазмом тыкал большим пальцем в злющий воздух, успевая также замысловато ковырять в нем руками, указывая на свой престарелый «ниссан». Иссерли с мгновение погадала, не могла ли она уже где-то видеть этого чудака, но тут же сообразила, что спутала его с одним из персонажей мультфильма, который показывали по телевизору ранним утром. Персонажем не самым главным, а из тех, кого расплющивают великанские молотки или дотла сжигают взрывающиеся сигары.
И она решила остановиться. В конце концов, мышечной массы у него набито между шеей и бедрами больше, чем у многих водселей, вдвое больших, чем он, приходится на все их телеса.
Увидев, как она тормозит и направляет машину к нему, стопщик идиотически закивал и триумфально воздел перед собой два крепких кулака с выставленными из них большими пальцами, словно присуждая ей два очка за решимость. Иссерли показалось, что до нее донеслось сквозь скрежет гравия горловое гуканье.
Она остановилась по возможности ближе к его машине — только что колеса в канаву не спустила, — надеясь, что помигиванье ее задних красных габаритных огней сможет вовремя насторожить водителей идущих за ней машин. Место и вправду было очень опасное, надо бы выяснить, сознает ли это стопщик. Выяснив, она получит о нем сведения, стоящие того, чтобы ими располагать.
Едва оттянув на себя ручку тормоза, она опустила стекло в пассажирском окне, и стопщик тут же всунул головенку в машину. Он широко улыбался: полный рот кривоватых, обведенных коричневым налетом зубов за двумя кожистыми полумесяцами губ. Загорелое лицо его — морщины, шрамы, крапчатый нос рыльцем и пара достойных шимпанзе картинно налитых кровью глаз — покрывала щетина.
— Оторвет она мне задницу, эт’ как пить дать, — зловеще ухмыльнулся он, наполняя машину спиртными парами.
— Прошу прощения?
— Девочка моя. Оторвет мне задницу, — повторил он, преобразуя ухмылку в гримасу. — Я ж еще к чаю должен был до нее добраться. Всегда, как поеду к ней, вот такая хреновина. И никогда, если меня там не ждут, а?
Он немного обмяк в проеме окошка, веки его начали понемногу опускаться, как будто силы, необходимые, чтобы держать глаза открытыми, внезапно покинули его. Впрочем, он постарался встряхнуться и добавил:
— Каждую неделю одно и то же.
— Одно и то же? — переспросила Иссерли, стараясь не морщиться от пивных паров.
Он не без труда подмигнул:
— Она ух как серчает.
Глаза его снова закрылись, он хмыкнул — совершенно как мультипликационный кот, накрытый тенью падающей бомбы.
Иссерли этот стопщик показался довольно красивым — в сравнении с другими водселями, — однако повадки у него были явственно диковатые, и она засомневалась, не слабоумный ли он. Хотя разве идиот смог бы получить водительские права? Но почему он продолжает торчать в ее окошке, когда любой идущий по дороге грузовик может, того и гляди, разнести в прах оба их автомобиля? Она нервно глянула в зеркальце заднего вида — не летит ли на них кто-нибудь?
— Что у вас с машиной? — спросила она, надеясь, что этот вопрос заставит его наконец перейти к сути дела.
— А не ходит больше, — скорбно пояснил он, глядя на Иссерли словно зароговевшими щелочками глаз. — Не ходит. Чистую правду говорю. С ней же не поспоришь, а? А?