И он снова ухмыльнулся, словно надеясь силой своего обаяния принудить Иссерли к какому-нибудь возражению.
— Двигатель поломался? — подсказала она.
— Не, у меня бензин, типа, закончился, — смущенно всхрапнув, ответил стопщик. — Это он заради моей девочки расстарался, так я понимаю. У нее ведь каждая минута на счету. Видать, надо мне было побольше его залить.
Стопщик смотрел, щурясь, в гигантские глаза Иссерли, и она понимала, что ничего более экзотического, чем воображаемое осуждение коллеги-водителя, он от нее не ждет.
— Бензиномер у меня — тот еще кусок дерьма, понимаете? — уточнил он и отступил на шаг от машины Иссерли, чтобы показать ей свою. — Пусто, говорит, когда бак почти полон. Полон, говорит, когда тот почти пуст. Ни одному его слову верить нельзя. Приходится на свою память полагаться, понятно?
И он рывком распахнул дверцу своей машины, словно собираясь устроить для Иссерли экскурсию по ее недочетам. В салоне машины загорелся свет, блеклый, помаргивавший, подтверждавший плутоватость старой колымаги. Пассажирское сиденье было завалено пивными банками и пакетиками чипсов.
— Я с пяти утра на дороге, — объявил длинноносый стопщик и захлопнул дверцу. — Десять дней подряд проишачил. Черт-те что. Черт-те что. А жаловаться без толку, а? А?
— Ну так что… подвезти вас? — предложила Иссерли и повела тонкой рукой в пустоте над пассажирским сиденьем, чтобы поймать и удержать внимание стопщика.
— Да мне, ваще-то, канистру бы с горючим, — ответил он, снова шатко подступая к пассажирскому окошку.
— Канистры у меня нет, — сказала Иссерли. — Но все равно, садитесь в машину. Довезу вас до гаража, а может, и дальше. Вы куда направлялись?
— К моей девочке, — ухмыльнулся он, вновь отлепляя веки от глазных яблок. — Ух, она осерчает. Точно, задницу мне оторвет.
— Да, но куда именно?
— В Эддертон, — ответил он.
— Так садитесь же, — попросила Иссерли. Эддертон находился всего в пяти милях от Тейна и милях в тринадцати от фермы Аблах. Что она теряет? Если придется от него отказаться, она утешится тем, что сможет мгновенно вернуться на ферму; если возьмет его — тем лучше. В любом случае, к появлению Амлиса Весса она окажется в безопасности своего коттеджа, может быть, ей даже удастся переспать шум, который там поднимется, — если никто не станет ломиться в ее дверь.
Как только стопщик надежно пристегнулся, Иссерли отвалила от канавы и, набрав скорость, повела машину по А-9 к дому. Она жалела о том, что эта часть шоссе не освещалась, а включить свет в салоне машины запрещал закон; ей хотелось дать стопщику шанс рассмотреть ее как следует. Иссерли понимала, что существо он недалекое и, скорее всего, занят сейчас попытками разрешения своих непосредственных проблем; возможно также, ему требуются, чтобы начать рассказывать о себе, дополнительные соблазны. Однако темень на дороге слишком действовала ей на нервы и вести машину одной правой рукой она не осмеливалась — ну да ничего, если он захочет рассмотреть ее груди, ему довольно будет лишь немного напрячь глаза, вот и все. Хотя, надо признать, он и так уже их напрягает. Иссерли смотрела вперед, осторожно ведя машину и предоставив дальнейшее ему.
Вышибет она его из дому, да еще ногой по заднице наподдаст, эт’ точно, думал стопщик, но, может, хоть позволит малость поспать перед этим.
Ха! Как же! Ткнет мордой в духовку с пересохшим ужином и скажет, что это все теперь несъедобно, — он хоть подыхай с голодухи, все одно ничего не даст. И ради этого он носится, как псих, по А-9 каждую неделю, неделя за неделей. Его девочка. Его Катриона. Он мог бы, если бы захотел, оторвать ее от пола и выбросить в окно, как ночной горшок, а что вышло? Она помыкает им, как хочет. Чего бы это такое значило, а? А?
Ладно, а эта девочка, которая его подсадила. Она-то, наверное, в полном порядке. Как подружка, типа того. Она-то позволит ему поспать, он же, считай, помирает с недосыпа. Не станет тыкать его под ребра, едва он закемарит, не будет говорить: «Ты что, дрыхнуть сюда приперся?» Глаза у нее добрые, у этой. И кулачища, будь здоровчик. Плохо, что нет у нее в запасе ни одной канистры с бензином. Ну да все одно, жаловаться ему не на что, ведь так? Что толку жаловаться, смотри в будущее с улыбкой, всегда твердил его старик. Другое дело, что старик не был знаком с Катрионой.
Докудова эта девочка собирается его довезти? А вдруг она согласится сгонять с ним назад, к его машине, — после того как он разживется бензином? Погано же оставлять машину вот так, в канаве. Еще какой-нибудь ворюга угонит. Правда, и ворюге для этого бензин потребуется. Так ведь, наверное, есть угонщики, которые разъезжают по всем дорогам с большими канистрами бензина в багажниках и ищут машину вроде евойной. Как низко могут пасть некоторые, а? Ворон ворону глаз выклевывает, вот оно до чего дошло.
А Катриона его точно убьет, если он еще припозднится. Само-то по себе оно и ничего, но ведь она ж ему поспать не даст, вот в чем штука. Если он достанет немного бензина, можно будет прямо в машине и покемарить, а завтра с утречка заявиться к Катрионе. А то и проспать в машине все выходные, пересидеть денек в «Поварятах», а в понедельник утром на работу поехать. Охеренно было бы здорово, а? А?
Если он откинет башку на сиденье и подремлет пару минут, эта девочка, она ж против не будет, верно? Говорун из него все одно никудышный. Катриона всегда говорит: «Дуб дубом».
Дуб. К дубу, знаешь, тоже подход нужен, попробуй-ка его свали, ведь так, а?
Иссерли кашлянула, чтобы вырвать своего пассажира из забытья. Кашель давался ей не легко, однако она время от времени практиковалась в нем, просто чтобы посмотреть, насколько правдоподобным он у нее получается.
— А? А? — загавкал пассажир, его налитые кровью глаза и поблескивающее соплями лисье рыльце выскочили из сумрака, точно перепуганные зверьки.
— Чем вы занимаетесь? — спросила Иссерли. До этого она примерно минуту молчала, полагая, что пассажир пожирает ее глазами, однако, услышав придушенный всхрап, поняла: он просто заснул.
— Лес валю, — ответил он. — Строевой. Восемнадцать лет в деле, восемнадцать лет орудую цепной пилой, а у меня все еще две руки и две ноги. Хе! Хе-хе! Неплохо, а? А?
Он положил ладони на приборную доску и пошевелил пальцами — желая, по-видимому, показать, что все десять при нем.
— У вас большой опыт, — уважительно произнесла Иссерли. — Вы, наверное, все лесные компании знаете.
— Да уж, — он подчеркнуто закивал — так, что его подбородок почти ударялся о бочкообразную грудь. — Они, как завидят меня, все сразу и разбегаются. Хе! Хе-хе! Но, главное, не падать духом, а?
— Вы хотите сказать, что они недовольны вами?
— Говорят, я на работу вовремя не выхожу, — презрительно сообщил он. — Опоздание, опоздание, опоздание — вот это я самый и есть. Опоздаааа… — голова стопщика обвисла, растянутая, стихающая гласная словно попыталась изобразить неторопливый уход в забвение.
— Но ведь это не честно, — громко сказала Иссерли. — Главное же, как вы делаете вашу работу, а не то, когда вы на нее выходите.
— Добрые ваши слова, добрые, — удовлетворенно улыбнувшись, согласился пассажир, все глубже вникая взглядом в свои колени; клочья его волос уже принялись укладываться на маленьком черепе в новом порядке.
— Значит, — почти выкрикнула Иссерли, — вы в Эддертоне живете, так?
Он снова вынырнул, всхрапнув, на поверхность яви.
— А? В Эддертоне? Там моя девочка живет. Оторвет она мне задницу.
— Но вы-то где живете?
— Я-то? Сплю всю неделю в машине или в пансиончике каком. Пахать же приходится дней десять подряд, а то и тринадцать. Летом начинаю в пять, зимой в семь. Вернее, считаааается, что…
Она совсем уж собралась вырвать его из забытья, когда он вырвался сам — поерзал на сиденье, прижался щекой к подголовнику, точно к подушке. И, поморгав, с подобострастной улыбкой сообщил Иссерли:
— Пять минут. Всего пять минут.
Позабавленная, Иссерли вела, пока он спал, машину в молчании.
Она немного удивилась, когда пять, более-менее, минут спустя, он проснулся, резко выпрямился и ошеломленно уставился на нее. Впрочем, пока Иссерли придумывала, что ему сказать, он снова обмяк и вернул щеку на подлокотник, умиротворенно пролепетав: