— О, прошу тебя, — смущенно поеживаясь, взмолилась она. — Не обращай на меня внимания.
— Мы здесь делаем нашу работу, — сурово напомнил ей Главный раздельщик. — И эмоции к ней никакого отношения не имеют.
— Я знаю, знаю, — подобострастно согласилась Иссерли. — Прошу тебя, продолжай, как будто меня тут нет.
Унсер склонился над «Люлькой», заслонив от Иссерли окутанную парком голову водселя.
— Думаю, тебе лучше уйти, — сказал он, с преувеличенной четкостью выговаривая слова. Взгляды Енселя и остальных мужчин нервно сновали между ним и предметом его недовольства.
— Послушай… — прокаркала Иссерли. — Что тебя смущает? Почему ты не можешь просто… просто…
Она опустила взгляд на свои руки, заметив, что все смотрят на них. И с ужасом увидела, как пальцы ее рвут воздух, словно пытаясь выдрать из него что-то ногтями.
— Енсель, — опасливо произнес Унсер, — по-моему, Иссерли… нехорошо.
Мужчины начали придвигаться к ней по мокрому полу, отражения их подрагивали в его глянце.
— Не подходите, — предостерегла их она.
— Прошу тебя, Иссерли, — пробормотал, не останавливаясь, Енсель, — ты выглядишь…
Он смущенно поморщился.
— На тебя смотреть страшно.
— Не подходите, — повторила Иссерли.
Ей вдруг стало казаться, что заливающий Разделочную мертвенный свет зловеще ярчает, что напряжение в питающей лампы сети умножается с каждой секундой. Музыка тоже начала утрачивать строй, мерзостно отдаваясь в ее позвоночнике погребальными причитаниями. Едкий пот заливал глаза, тек по спине. Она сейчас глубоко под землей, внезапно вспомнила Иссерли. Отвратительный воздух, снова и снова проходивший по кругу под тоннами сплошной скальной породы, отдавал поддельным ароматом морской отдушки. Она в западне, окруженная существами, для которых все это — нормально.
Неожиданно к ней потянулись со всех сторон жилистые мужские руки, хватая ее за запястья, за плечи, вцепляясь в одежду.
— Уберите от меня ваши вонючие когти! — зашипела Иссерли.
Но как ни извивалась она, как ни билась, сопротивляясь, их хватка оказалась сильнее.
— Нет! Не-ет! Не-е-ет! — завопила она, когда эти руки оторвали ее от пола.
И в тот же миг почувствовала, что все вокруг начинает тошнотворно сжиматься. Стены, поводя плечами, отдирались от своих оснований и плыли к центру большой комнаты. Тяжкий, изборожденный флуоресцентной белизной, бетонный прямоугольник потолка, тоже навис над ней, содрогаясь.
Пронзительно завизжав, Иссерли попыталась скрутиться в клубок, но множество сильных рук держало ее распластанной. И тут стены и потолок, стеснившись, заглотнули ее, и она потонула во мраке.
11
Еще не придя в себя окончательно, Иссерли учуяла два непостижимым образом смешанных запаха: сырого мяса и недавнего дождя. Она открыла глаза. Бесконечное ночное небо простиралось над ней, посверкивая миллионами далеких звезд.
Она лежала на спине в какой-то машине с открытом верхом, стоявшей в лишенном крыши гараже.
Не в своей машине, да, собственно говоря, и вообще не в машине, понемногу начало доходить до нее. Лежала она в оборудованном откидной крышкой отсеке грузового корабля, который стоял под большой дырой, зиявшей в кровле амбара.
— Я убедил их в том, что свежий воздух пойдет вам на пользу, — произнес где-то поблизости голос Амлиса Весса.
Иссерли попыталась повернуться к нему, однако шея ее затекла настолько, что собственная голова показалась ей зажатой в тиски. Едва дыша от боязни пробудить дремавшую в ней боль, она лежала неподвижно, гадая, что может произойти при попытке оторвать голову от металлического пола. Потом провела холодными, потными пальцами вдоль парализованных бедер и нащупала под собой ткань: грубой вязки подстилку, на каких часто спят водсели.
— Когда они подняли вас на лифте, — продолжал Амлис, — вы давились и почти не могли дышать. Я хотел вынести вас на воздух, однако они мне не позволили. И сами выносить отказались. Ну, я и уговорил их устроить вас здесь.
— Спасибо, — равнодушно пробормотала Иссерли. — Я наверняка не померла бы и в любом другом месте.
— Да, — согласился Амлис, — не сомневаюсь.
Иссерли вгляделась в небо. В нем еще оставались следы фиолетового, да и луна только-только выставилась из-за горизонта. Шесть, самое большее семь часов вечера. Она попыталась приподнять голову. Тело ее эту попытку не одобрило.
— Вам помочь? — спросил Амлис.
— Мне всего лишь нужно отдохнуть, — заверила его Иссерли. — День был очень тяжелый.
Минуты шли. Иссерли старалась свыкнуться с положением, в которое попала, положением, казавшимся ей и ужасным, и смешным. Она пошевелила пальцами ног, потом попыталась неприметно повести бедрами. Игла боли пронзила копчик.
Амлис Весс тактично воздержался от замечаний относительно ее резкого выдоха, сказав взамен:
— Попав сюда, я все время смотрю на небо.
— Вот как? — отозвалась Иссерли. Моргая, она чувствовала, что веки ее покрыты какой-то коростой. Очень хотелось убрать ее.
— То, что я себе напридумывал, никак меня к этому не подготовило, — продолжал Амлис. Искренность его никаких сомнений не вызывала, и Иссерли находила ее странно трогательной.
— В первое время и я чувствовала то же самое, — сказала она.
— Днем оно чисто синее, — сообщил Амлис, словно стараясь привлечь ее внимание к тому, что она могла не заметить. Энтузиазм его был неподдельно серьезным, и Иссерли вдруг поймала себя на желании заливисто захохотать.
— Да, верно, — согласилась она.
— Хотя в нем присутствует и множество иных красок, — добавил он.
Тут она и вправду усмехнулась — фыркнула, и это отозвалось в ней ударом боли.
— Тоже верно, — подтвердила она сквозь стиснутые зубы. Ей удалось, наконец, поднять руки и сложить их на животе — это всегда ее успокаивало. Шажок за шажком, она возвращалась к жизни.
— Знаете, — продолжал он. — Совсем недавно с неба падала вода.
Голос Амлиса звучал выше обычного, в интонациях его проступало беззащитное благоговение.
— Просто падала и все. Маленькими каплями — тысячами капель, вплотную одна к другой. Я смотрел вверх, пытаясь понять, откуда они взялись. У меня создалось впечатление, что, капли возникали из воздуха, сами собой. Я глазам своим не поверил. А потом запрокинул голову и открыл рот. И вода стала падать в него. Ощущение неописуемое. Мне казалось, что природа пытается напоить меня.
Иссерли провела ладонью по ткани, накрывавшей ее живот, — сырая, но не сильно. Видимо, дождь был недолгим.
— А потом вода перестала падать — так же неожиданно, как начала, — сказал Амлис. — Однако все запахи переменились — стали теперешними.
Иссерли удалось слегка повернуть голову. И понять, что она лежит прямо перед одним из судовых холодильников, упираясь затылком в его педальную планку. Планка, когда на нее нажимали ногой, открывала дверь холодильника. Но голова Иссерли была не настолько тяжелой, чтобы поднять ее, — для этого требовался полный вес человеческого тела.
Справа от Иссерли, прямо у ее плеча, стояли на металлическом полу два подноса с мясом, обернутым в прозрачную вискозную пленку. Один содержал порционные куски мяса наивысшего качества, темные, красновато-коричневые, уложенные крест-накрест. Другой, более объемистый, был наполнен мясом поплоше — обесцветившимися кишками, что ли, или мозгами. Мясо испускало, даже несмотря на обертку, сильный запах. Мужчины могли бы и убрать это дерьмо в холодильник, прежде чем укладывать ее здесь.
Она повернула голову влево. Неподалеку от нее сидел прекрасный, как и всегда, Амлис, подобравший под себя черные ноги и опиравшийся на выпрямленные руки. Голова его была слегка откинута назад, он смотрел в небо сквозь прогал в крыше амбара. Иссерли уловила проблеск его острых белых зубов — Амлис что-то ел.
— Вы вовсе не должны сидеть около меня, — сказала она, стараясь приподнять колени так, чтобы он не заметил, каких усилий это от нее требует.
— Да я здесь днями и ночами сижу, — ответил он. — Из здания меня, сами понимаете, не выпускают. А сквозь дыру в крыше я вижу вещи удивительные.