В кабинете охраны стены светятся разнокалиберными экранами. Весь зоопарк, как на ладони. В микроминиатюре. Крошечными точками движутся люди, яркими пятнами мечутся в клетках звери. Ни одного крупного плана и это сводит полезность записи на нет.
– Зато мы можем отследить маячок, – ободряет Смотритель, хлопает по плечу одного из охранников, просит: – Прокрути нам вчерашнюю запись. Вот коды. Инспектор, вам лучше присесть, просмотр – дело не быстрое.
Пляшут по клавишам пальцы, на экранах веером раскрываются стоп-кадры, их ряды редеют, меняются, пока не сходятся на одном файле. Охранник проматывает запись до нужной временной отметки и включает воспроизведение.
Толпа детворы заполоняет холл, перетекает в раздевалки и дальше – на следующий пост охраны; активированные маячки загораются красными точками. Охранник снова отбивает на клавиатуре чечетку и из маячков остается только один, рядом мигает его номер. Инспектор сверяет по записке – все верно.
Свора детворы растекается по зоопарку сначала общей бесформенной массой, затем от нее отпочковываются мелкие группки. Инспектор следит, не моргая, за красной точкой, которая удаляется все дальше и дальше от выхода. Она не остается одна, и рядом всякий раз заметно больше других, чем три.
Контрольное время прошло, а маячок так и двигается зигзагом между пумами, жирафами и бегемотами.
– Мне нужна еще одна запись, – инспектор трет виски, в глаза будто насыпали песка, в душе – будто убили все святое. – Этот же промежуток времени на камерах у раздевалок.
– Сейчас сделаем, – откликается охранник, снова раскладывая на экране пасьянс из стоп-кадров. Находит нужный. Проматывает в убыстренном темпе до заданного временного отрезка.
От рутины щиплет глаза. А, может, с непривычки столько сидеть перед монитором. Безлюдный коридор светится серостью и вдруг меркнет.
– Это что? – инспектор подается вперед, едва не навернувшись со стула.
– Сейчас узнаем, – охранник отъезжает в кресле к стене со шкафами, открывает верхнюю правую дверцу и глядит на приклеенный к ней список.
– Профилактика. Камеры второго сектора отключали на два часа.
Если мерить время секундами, его потери исчисляются дикими цифрами.
Откинувшись в кресле, инспектор Риз Третий глядит на клавиатуру и провода компьютера, на ряды мониторов и пытается подобно им, без помех эмоций, желаний и обещаний суммировать, тасовать и раскладывать в голове немногочисленные факты, вычленяя их совокупности, для которых можно добыть доказательства.
У него ничего не выходит. Перед глазами Риза Третьего рядом с алгоритмами фактов кривляется широколицая маска Воен-полковника, пыхтит курительной насадкой Воен-майор, шуршат бланки социального комитета, а прямо по центру над ними щелкают огромные часы. Чик-чик. Чик-чик. Чик-чик.
– Вы можете предоставить мне все записи за последний месяц? – спрашивает Риз Третий, перекрикивая стучащие в голове часы.
– Нет, инспектор, простите, – от извинений Смотрителя несет насмехательством. – В зоопарке шесть этажей, на каждом порядка тридцати камер слежения, которые работают круглосуточно. И это не считая административного крыла и усиленного контроля за входной зоной. Наших ресурсов хватает максимум на три дня. Более поздние записи восстановить нет никакой возможности.
– Значит, хорошо, что эта запись у вас еще в наличии. Мне нужна копия. Если есть необходимость, могу оформить запрос официально…
– Не обязательно.
– Замечательно. У кого есть доступ к раздевалкам и спецхранилищу?
– Только у персонала, – отвечает Смотритель, подобравшись. Меж бровей собирается хмурая складка, омрачая его благостную физиономию. – Инспектор, вы же не думаете…
– Я не думаю, я сопоставляю факты. Среди персонала есть дети?
– Конечно, нет!
– Что ж, в любом случае, мне нужен список всех, допущенных до спецхранилища. Пока это все.
– Сделаем, – заверяет Смотритель без былого энтузиазма. И споро провожает инспектора на выход.
От браслета с маячком остается на запястье красный след. У инспектора саднит в груди, и от прохлады зоопарка по рукам бегут мурашки. Удивительно, но запаха, который поначалу разъедал ноздри, почти не чувствуется. Приелся. Или – въелся, и это как раз не удивительно. Инспектор Риз Третий не чувствует разницы между собой и живущими здесь зверями. Разница лишь в том, что они в клетках, а он – в кабине-раздевалке, ждет, пока принесут его персональный скафандр. Гомо сапиенс, тоже – чудом выживший вид. Зачем выживший? Для чего? Наверное, все, кто выживал, страстно верили в сакральное «будет». И сейчас верят. И передают свою веру по наследству. Но пока это «будет» не наступило, по привычке подставляют своих. Не важно, каким способом: отправляя шпионить за соседями или надевая чужой комбинезон, собираясь спалить очередную машину.