— Может, выйдете отсюда? — еле сдерживаясь, прошипел Виталий.
— Что вы так нервничаете? Вы что, раньше ничего такого не замечали? — с интересом спросил у него Никифоров.
Этот вопрос Давыдова ошеломил. Что, собственно, он должен был замечать?
Он ничего не понимал. Да, последнее время Таня жаловалась, что у нее болит голова, но… он действительно ничего не понимал! Нет, за всем этим что-то кроется! Какая-то чудовищная подстава. И этот развязный тон у Никифорова…
— А если вы что-то замечали, почему не пришли ко мне? Ничего не рассказали?
— Ну, знаете ли, Виталий Вадимович! — Никифоров, прищурившись, выпустил из обеих ноздрей дым. — Я думаю, мужу рассказывать о жене… Себе дороже.
— Куда идти?
Неожиданно за их спинами послышался женский голос, и врач «Скорой помощи» — полная молодая женщина в синей, пропотевшей на спине куртке — протиснулась в дверь. Следом, озираясь по сторонам, вошел щуплый фельдшер с тяжелой коричневой сумкой.
— Вот больная.
Давыдов вдруг почувствовал, что от волнения на глаза у него накатились слезы. Он отвернулся от Никифорова и опустился на корточки рядом с Таней. Никифоров отошел, а доктор тоже присела, взяла Таню за руку, определяя пульс, потом приоткрыла Тане веко.
— Давно она без сознания?
— Как без сознания? Разве она без сознания? — Виталий взял Таню за руку с другой стороны. — Мы думали, она спит…
Доктор скептически поджала губы и стала надевать Тане на руку манжетку манометра. Никифоров подошел ближе.
— Есть хоть давление?
Давыдову захотелось ударить Никифорова, но он, прижав руку ко рту, молча следил за цифрами на табло аппарата. Доктор вынула трубочки из ушей.
— Очень низкое. — Она прослушала сердце и легкие, помяла живот, ощупала голову, проверяя, нет ли травмы.
В дверь снова заглянули лаборантки. Из какого-то суеверного чувства Давыдов не приказал им уйти. Ему казалось, что чем больше народа будет беспокоиться о его Тане, тем будет лучше.
— Сколько она уже так лежит?
Виталий не знал. Никифоров посмотрел на часы.
— Приблизительно двадцать минут.
Доктор вздохнула и что-то сказала фельдшеру. Тот раскрыл сумку и стал набирать в шприц лекарства.
— Что вы собираетесь делать?
— Сердечное средство. Вы родственники или сослуживцы? Расскажите же, что здесь произошло.
Давыдов помолчал, собираясь с мыслями. И вдруг Никифоров вышел из-за его спины и стал говорить. Его слова произвели в сознании Давыдова переворот.
— Я это заметил месяца полтора назад. Причем, — он быстро взглянул на Виталия, — не заметить это было невозможно. Эта женщина, — он показал на Таню, — заведующая нашей лабораторией. И она очень странно вела себя в последнее время.
— Что вы несете? — грубо сказал Давыдов.
— В чем была странность? — спокойно спросила доктор, и Давыдов почувствовал к ней благодарность за ее спокойствие. В Никифорове он видел врага, а доктор, как ему казалось, была на Таниной стороне, а значит, и на его.
— Татьяна Петровна стала как-то странно заговариваться, — пояснил Никифоров. — Это заметил не только я. Наши лаборантки тоже не раз спрашивали у меня, в чем дело. Было такое впечатление, что в сознании ее что-то переключалось по несколько раз на дню. То она нормальная — и вдруг чик-чик! — Он показал пальцами на висок. — Что-то у ней сдвигается, и она уже несет полную чушь.
Давыдов сказал:
— Это неправда. Я ее муж. Я ничего такого не замечал.
— Спросите у других сотрудников, — спокойно заметил ему Никифоров. — Я вас не обманываю. Вам все скажут, что с Татьяной Петровной в последние недели невозможно было говорить дольше пяти минут.
— Почему? — снова спросила врач.
— Вот эти самые «чики». Чики, чик-чирики.
— Не фамильярничайте! — крикнул ему Давыдов.
Врач внимательно слушала.
— Но все-таки о чем говорила ваша заведующая?
Никифоров вяло пожал плечами:
— Начинала она всегда о работе. Два-три предложения говорила дельных. А потом шли какие-то странные обрывки фраз. Что-то несвязное, будто бред. Но это не всегда. Иногда можно было разобрать, что она говорит о Боге. Вот как сегодня, например. Вы тоже слышали… — Никифоров повернулся к Давыдову. — А мы на протяжении месяца слушали это каждый день. Нечто о необходимости исцеления души через любовь, что-то о том, что если будет лекарство, которое может вызывать любовь, то через нее можно лечить многие болезни, которые до сегодняшнего дня считались неизлечимыми… Но все так сумбурно, бессвязно. И, честно говоря, слушать это каждый день надоело.