— Джалу врал! Магия все-таки существует! — крикнула я подобно Галилею.
Замковой поморщился. Наверное, его нежные уши не привыкли к таким громким звукам.
— Драконы не слиш-шком жалуют магию, — сказал гремлин. — А мой хозяин в особенности…
— Почему? — с жадным любопытством спросила я.
Замковой покачал головой, от чего уши с толстыми алыми прожилками затрепетали, как канадский флаг на ветру.
— Не мой с-ссекрет, девочка…
Мне показалось, что при этом глаза его влажно и чуточку грустно блеснули. Он резко повернул голову и вновь шевельнул ушами, будто прислушиваясь. Золотистые шары глаз выпучились и часто-часто замигали, как неисправный светофор.
— Ууу, ш-шельма! — сказал он в сердцах, и тонкий змеиный хвост забился, завертелся причудливыми кольцами, оплетая ноги хозяина.
Глаза переместились на меня.
— Ну, я пош-шел, — сказал он, одарив меня прощальной зубастой ухмылкой. — Приятно было познакомитс-сса…
Замковой шагнул назад, и тело его вмиг наполовину скрылось в стене.
— Стой! — Я протянула руку, пытаясь ухватить бархатный подол камзола.
Грязная пятерня зачерпнула лишь воздух.
Теперь от гремлина осталась только голова, как огромный гриб, торчащая прямо из стены.
— Ты ведь говорил, что охраняешь в этом замке все комнаты и двери? — быстро спросила я, боясь, что вскоре он исчезнет совсем.
— Ну, допус-сстим…
— Значит, у тебя наверняка есть все-все ключи от всех-всех комнат! — Я обличительно ткнула пальцем в ушастую морду.
— Все-вссе… — довольно щурясь, согласился замковой.
Из стены вылезла чешуйчатая когтистая лапка, сжимающая медное кольцо с одним-единственным ажурным ключом, болтавшимся посредине.
Мое лицо непроизвольно вытянулось.
— Один?
— Один от вс-ссех!
— А можешь… — у меня едва не остановилось сердце от собственной наглости, — одолжить его мне? А? Ну, пожалуйста, я верну!
Ха! Тысяча бесхвостых драконов, представляю, сколько дел я смогу наворотить в этом замке, имейся у меня такой волшебный ключик! Я почти носом чуяла запах тайн, сокровищ и многочисленных скелетов в шкафах!
Лапка с ключом исчезла.
— А ты мне ш-што?
Ну да, куда же без еврейских вопросов. Я напряженно подвигала бровями.
— А чего ты хочешь?
— Влас-ссть над миром? — с несколько вопросительной интонацией сказал гремлин, при этом не переставая ехидно скалиться.
Я погрустнела. Буркнула:
— Ну, знаешь, от такого я бы и сама не отказалась!
— Как найдешь, что предложить, — обращайс-сся… — произнес гремлин, и я поняла, что сейчас он исчезнет.
— Скажи хоть, как тебя зовут!
На стене уже оставались лишь глаза и ухмылка.
— Вс-ссе равно не запомнишь.
— Запомню! — как можно тверже сказала я.
— Зарзарзубарассубрас-сс…
Башня моего энтузиазма опасно накренилась. Я пошевелила губами, пытаясь повторить имя: Зар… заз… зубра… Черт бы побрал этих рептилий с их зубодробительными именами!
— Может быть, просто Зазу? — робко предложила я.
Замковой окончательно растворился в стене. Уже откуда-то издали я услышала тихий, насмешливый голос:
— Мош-шно и так…
Всецело поглощенная мыслями о том, как же выманить заветный ключик от всех-всех дверей у евреистого замкового Зазу, я не заметила, как ноги, а может быть, нос, за версту чующий запахи съестного, привели меня в маленькую комнатку с камином, где над робким, едва тлеющим огнем висел закопченный котелок. Еще там был низкий круглый стол с двумя деревянными табуретками, платяной шкаф с разболтанными дверцами и застеленная белой холщовой скатертью тумба с целым арсеналом кастрюль, котелков и сковородок.
Я возликовала, признав в скромном убранстве кухню. Несмотря на хлипкое телосложение, лопаю я за двоих, а если перепадет чего особенно вкусного — так и вовсе за троих. При этом готовлю я не то чтобы плохо, скорее, крайне травматично для всего окружающего. Вот и сейчас я решила не рисковать с готовкой, чреватой сломанной утварью и большим «Бадабум», а после — кровавым избиением младенцев, причем если Джалу выступит в роли Ирода, то за всех младенцев придется отдуваться мне…
Гремя сковородками и кастрюлями, я без стеснения искала съедобное содержимое. Увы, все они были вылизаны до блеска и совершенно пусты. Со шкафом повезло больше, и я обзавелась внушительной черствой краюхой хлеба с куском подплесневевшего сыра. Ну, будем считать это французским деликатесом.