Выбрать главу

Понял Бог, что не коснулся Свет верности к нему, не изменил детей его. Простил Бог их за слабость, однако всё-таки решил наказать за своеволие. Видя, как сильно дети привязались друг другу, Он их, созданных давным-давно из мрака и дыма, соединил в одно целое и снова разделил, сказав: 'Дам я вам право жить среди потомков моих брата и сестры, но за то, что вы сделали, я, как мои брат и сестра, дам вам жить много лет в телах разных, женском и мужском, но разлучаясь, в будете сильно тосковать друг по другу. Сможете вы и родить детей, но дети ваши будут иными, пусть и будут такими же духами Тьмы, как и их родители — Тень одного не сможет жить без Тени кого-то другого, ведь и перед их рождением я две Тени смешаю в одну и разделю снова, чтобы в одной оставалась часть другого, и они не имели покоя, пока не отыщут того, в чьей Тени заключена частица их Тени.

Не увидели духи в этом страха, и согласились, но поняла задумку Отца старшая из всех детей Бога Тьмы, Таутаринона, дочь Его. Пока отец, занятый созданием тел, не видел и не слышал, Она пробралась к счастливым родичам, преподнеся им своё подношение. «Получили вы от Отца в подарок жизнь вне Царства Тьмы. Есть и у меня Дар, но не вам, а вашим потомкам — где бы ни были они с момента рождения, едва появятся в них силы для рождения их детей, как услышат они голос другого духа, чья частица заперта в его Тени, и будут слышать его до тех пор пока не встретят они друг друга». Знала Таутаринона, что слышит Её слова высший Бог, что вскоре души подарит созданиям Тьмы, и стала просить Его чтобы Дар Её нельзя было отменить ни словом сестер и братьев Ее, ни словом Богов. Увидел Великий мудрость в деле бБогини, но не могло Слово Его стать выше Него самого, и заключил он эту истину в крови новых созданий — покуда течёт кровь тёплая хоть в одном творении Бога Тьмы или Его потомка, будет право Зова Тени жить, ибо кровь и Дух несут Жизнь, а Жизнь равносильна Великому.

Принял Бог Тьмы такой договор, и выпустил из своего Царства детей. Получив смертное тело, юноша-дух стал зваться Лий, девушка-дух взяла имя Нейя. И стали они первыми Тенями, ожившими под ликами Солнца и Луны. За ними пошли их братья и сёстры, но род будущий свой звали от имен первых полюбивших духов — Нелии.

Закончив рассказ, я некоторое время сидела молча, терпя появившуюся сухость во рту. Римма наливала чай и резала запеканку, покусывая губы. Отделив пару кусочков на одно блюдце, она вернулась за стол.

— То есть ты хочешь сказать, что не можешь разлюбить… своего ненаглядного потому, что когда-то двум духам позволили чувствовать друг друга, это передалось детям, внукам и прочим, и даже когда нация стала зашкаливать за десятки тысяч и более, то соединенные в аду «заготовки» этих самых нелиев после рождения будут чувствовать друг друга за полмира? — недоуменно покачала головой сестра, нахмурившись.

— Именно, — согласилась я, широко заулыбавшись при воспоминании о том, как молодая Княжна встретила будущего Светлейшего. — И ада не существует.

— Не в этом суть! В твоем случае что-то схалтурило, — скривила губы сестра. — Или кто-то…

«Никто не схалтурил. Просто Бог попросил Плату…» — от внезапно возникшей мысли что-то внутри меня переклинуло. Тупо рассматривая остатки еды в тарелке, я чувствовала, как тело дрожит от негодования и обиды.

Мой Старший мне солгал. Солгал жестоко и расчётливо. Но на что он рассчитывал? Неужели на то, что я беспрекословно поверю? А ведь я поверила, поверила! Как можно не поверить во всемогущество своего Учителя? Как, если в его руках такая мощь и власть?.. Но не властен он над Зовом.

— Вот теперь можно немного поработать и с чистой совестью выспаться по-настоящему! — наевшаяся Римма убирала со стола, собираясь мыть посуду.

Я нехотя допивала чай с чувством, что меня не только обвели вокруг пальца, но и специально приговорили к смертной казни. Маэрор не мог меня возненавидеть, не мог, потому, что наши Тени соединены Зовом, который крепче самых важных договоров. Это объясняет его слова, брошенные мне перед тем, как отправить обратно, пусть и частично.

«Наверное, ему тоже что-то сочинили похлеще моего», — горько думала я, устраиваясь с книгой немногим позже в кресле под лампой. Римма занялась какой-то врачебной писаниной, а потом и вовсе снова завалилась спать, предупредив меня, что не забыла о завтрашней вечеринке.