На огромном травяном поле перед трибуной зеленые солдаты образовали каре. Трибуну и солдат разделяет асфальтированная дорога, около нее группа знамен на возвышении. На дороге показалась кавалькада всадников в красных мундирах, затем — шикарный автомобиль в сопровождении мотоциклистов. Приехал ювораджадхирадж Бирендра, сегодня он будет на церемонии вместо махараджадхираджа. Двадцать один раз ухнули пушки. Как только эхо последнего залпа затихло, солдаты повернулись кругом, спинами к трибуне, и стали палить из ружей в небо.
После стрельбы началось награждение высших чинов армии орденами. К возвышению со знаменами, где стоял ювораджадхирадж, потянулась длинная очередь. Бирендра собственными руками надевал на шею подходившего орденскую ленту. Когда очередь иссякла, в воздух поднялись цветные шарики. Но ювораджадхирадж не стал на них смотреть, уехал.
О девятом дне праздника еще до его наступления нам приходилось слышать. Писали о нем и в газетах. Например, одна американская журналистка восхищалась картиной «слетающих одна за другой голов буйволов» и «ручьями крови на площадях», льющихся в этот день. И вот этот день наступил.
Мы встали до восхода солнца. Сели в машину и поехали по тихим, в редком белесом тумане улицам на главный кот. В Катманду он находится в самом центре города — это двор полицейского управления. Знакомый непалец любезно взялся сопровождать нас туда. Мы торопились, говорят, что можно остаться без места.
Свернули на Нью роуд, которая ведет на площадь Дарбар. Она не была пустынной в этот ранний час. Поеживаясь от холода, по ней шли в обоих направлениях мужчины и женщины, головы и плечи которых были тщательно укутаны шарфами, ноги же у многих были босыми. Они несли в корзинах и на блюдах подношения богам, некоторые прижимали к бокам кур или уток, другие тянули за собой козликов. Поток людей в направлении к центру был гуще.
Гид привел нас на крышу здания, стеной выходящего в закрытый двор — кот полицейского управления. На этой плоской крыше, обнесенной глухим каменным барьером, были даже стулья, и мы почувствовали себя как на балконе в театре. С каждой минутой на крыше становилось теснее. Прибывали гости — иностранцы, главным образом молодые американцы из «Корпуса мира»: длинноволосые парни в ярких хламидах и стриженые девушки в штанах или шортах. Многие пренебрегали также и опрятностью. Стоптанные башмаки, распахнутые застежки, грязное тело… Заняв первые ряды стульев, они развалились и задрали ноги выше головы.
За нашими спинами через туман стало проглядывать солнце. Оно осветило впереди нас крутой холм, похожий на серо-зеленое кучевое облако, которое поднималось над крышами домов и казалось совсем близким. На верхушке «облака» серебрились три кристалла — башни храмов Свайямбхунатха. От этой горы было трудно оторвать глаза, так тонко и такими чистыми красками она была написана. И краски непрерывно менялись, не успевая надоесть.
Внизу перед нами обширный прямоугольный двор. На правой его стороне — казармы, на левой — навес. Там, за низенькими перилами, могли сидеть и мы. Но нам наше место нравилось больше: перед нами весь двор как на ладони.
В шести местах двора стоят группами свернутые знамена. Среди них и старинные, ставшие историческими знамена и современные — из действующей армии. Цвет их преимущественно красный. Четыре группы знамен стоят одна за другой по центральной линии двора, две — на правой стороне, у стены казармы. Вблизи каждой группы знамен врыты в землю столбы: большой и малый; они помещаются в центре шестиконечной звезды, сделанной мелом на земле из двух треугольников. Без этого нельзя. Столбы — ритуальные. У подножия знамен разложены рядами обычные подношения богам, горит в чаше на высокой ножке огонь, курятся благовонные палочки. На левой стороне, чуть дальше навеса, сгрудилось целое стадо буйволят. Недалеко от входа — козлы.
Почти все свободное пространство двора занято военными. Солдаты — в зеленой форме, высшие чины — в гражданском платье (белые штаны и рубаха, черные пиджаки и белые резиновые тапочки), по с саблями. Предстоит церемония ознаменования победы по случаю Дурга пуджи, вот почему двор заполнен военными.
Семь часов утра. Военные в зеленом выстроились вдоль здания справа, военные в штатском — тремя шеренгами впереди них. Грянула музыка и вытянула военных в струнку. Прогремел залп салюта. Военные в штатском отсалютовали саблями и снова стали свободно ходить по двору с самодовольными лицами. Около каждой группы начали читать молитвы. Это делает не священнослужитель, а кто-нибудь из военных в зеленом, сидя перед знаменами на корточках. Никто не торопится, все заняты сами собой.
Но в самом воздухе чувствуется ожидание. Иностранцы на крыше, оттесняя друг друга, заняли позиции и «пристреляли» с них свои кино- и фотоаппараты. Одни поставили треножники у самого барьера, другие уселись на барьер. Но вот молитвы около группы знамен, которая ближе всего находится к нам, окончены. К большому столбу подвели буйволенка, а к меньшему — почти одновременно — черного козла и брызнули на пего холодной водой, которая попала ему в уши. Козел встряхнулся… послышались удовлетворенные возгласы: козел дал согласие быть жертвой богине Дурге.
Я хочу видеть, как «спрашивают» согласия у буйволов. Но наш гид говорит, что согласие буйволов получено заблаговременно. И вот нашего «добровольца» — светло-коричневого буйволенка с длинной редкой шерстью, подводят к столбу, поднимающемуся из центра шестиконечной звезды. Буйволенок идет доверчиво, узкая длинная голова на вытянутой шее держится горизонтально, устремлена вперед, словно тянется к чему-то вкусному. Через минуту эту голову с огромными глазами веревочная петля притянула к столбу. Все тело буйволенка вытянулось, потому что в это же время его сильно тянули за хвост. Военный в зеленых трусах и белой майке долго примеряется, занеся над головой тяжелую коргу…
Я отворачиваюсь… Когда решилась посмотреть, то увидела: возле белой звезды на земле лежит безрогая голова с нежными губами, большой темный глаз моргает длинными ресницами… А тушу за задние ноги волокут вокруг знамен, и красный след описывает дугу.
А у столба уже новый «доброволец» упирается изо всех сил. Чтобы буйвол был спокойнее, кровь перед ним засыпают чистой землей. Одна за другой в ряд ложатся перед знаменами головы буйволов и козлов. Все шире становятся кровавые дуги.
Эта бойня длится до тех пор, пока есть «добровольные» жертвы. У всех столбов и столбиков одно и то же. У каждой жертвы свой палач. На другой день он получит за свой труд голову буйвола и сколько-то денег. Хотя «работа» длится мгновение, она оплачивается хорошо, так как это почетный труд. Да и ловкости он требует…
Приблизительно в девять часов утра бойня прекратилась. Главнокомандующему подносят большой серебряный сосуд, наполненный кровью. Он опускает в кровь обе руки и прикладывает их затем с двух сторон к каждому знамени. Это церемония освящения знамен. Все военные смотрят на нее примерно так, как у нас смотрят на присягу.
Мы молчаливо спускаемся с нашей крыши. Что-то кругом много народу. Все закоулки двориков полицейского управления и площадь перед ним полны. И тут столбик! И тут! И около каждого столбика стоят покорные жертвы — козлы, бараны. Это на их смерть пришли смотреть мужчины, нарядные женщины и дети. У всех на лицах довольство. На земле пятна свежей крови, но это ни у кого не вызывает ни отвращения, ни жалости к животным.
Так надо! Дурга требует жертв. Впрочем, кровавых жертв требуют многие другие божества, например Шива, Кумари, Бхайрав…
Весь праздник непальцы будут досыта есть мясо. Ведь жертвенное мясо продавать нельзя.
На десятый день праздника, а он начинается в полночь, в каждой семье помогают Дурге одержать победу над дьяволом Махишасуром, приносят жертву: козла, барана, петуха, селезня… или тыкву. Все зависит от достатка семьи.
Когда мы с приятельницей собирались уходить с крыши, к нам подошел полный, холеный непалец и восторженно спросил, как нам нравится происходящее. Он ожидал, что мы разделим его восторг, ведь таких церемоний нигде в Европе не увидишь. Но мы дружно, как по команде, ответили, что нам не нравится… убийство. Мы не хотели обижать непальца, который, как хозяин, гордился перед нами тем, что считал хорошим, мы просто были искренне удручены увиденным. Он сразу отошел от нас. Но мы думаем, что он скоро утешился. Американцы самозабвенно снимали на кино- и фотопленку именно убой щетинистых буйволят и восхищались ловкостью рубак.