Этот завод станет первым современным металлообрабатывающим предприятием в стране. Здесь будут изготовлять плуги, бороны, простейшие молотилки, мотыги, серпы и другие сельскохозяйственные орудия. А в общем-то оборудование завода позволит изготовлять и более сложные изделия. Здесь можно будет ковать, штамповать, вытачивать, шлифовать, отливать, обрабатывать термически, даже с нагревом токами высокой частоты.
Строители к этому времени уже проделали огромную работу, включая обучение непальцев некоторым, пока только строительным, специальностям. Завод сооружается в тераях, вблизи города Бирганджа, рядом с сахарным заводом, совсем недавно построенным тоже при экономической помощи Советского Союза.
Церемония назначена на 9 нюня. Мы решили ехать только в день церемонии, чтобы быть в тераях как можно меньше, потому что стоит страшная жара, муссон в этом году запаздывает.
Утром маленький самолет «Дакота» поднял нас с аэродрома в Катманду и уже через двадцать минут приземлился на выжженной траве аэродрома в Симре. Это в тридцати километрах от Бирганджа. Уже садясь в «Волгу», которая нас встречала, мы почувствовали, что такое 42 градуса в тени в 9 часов утра. Жара почти лишила меня способности двигаться, но не убавила любопытства. Через окно машины в клубах ржавой пыли можно было рассмотреть серую равнину с редкими огромными деревьями, тоже серыми. Кое-где виднелись хижины из глины и прутьев или просто навесы из пальмовых листьев. Бедность, бедность…
По дороге еле-еле тащатся двухколесные повозки, запряженные парой грязно-белых быков. Эти крупные костлявые животные даже в грубом деревянном ярме гордо несут свою голову с острыми рогами. Все это живо напоминало Индию. Впрочем, здесь по-индийски выглядело все: и полуголые коричневые мужчины в тюрбанах, едущие на высоких повозках; и босые женщины, медленно идущие по краю дороги, прямые и стройные, похожие на статуи, в своих бесцветных одеждах, спадающих складками с головы до пят, на голове поклажа — плетеная плоская корзина или узел, согнутая темная рука поддерживает ее. А уж пыль и жара были подлинно индийскими. Но это и не удивительно: Индия рядом. Меньше двух километров отделяют Бпргандж от Раксаула, а Раксаул уже в другом государстве.
До церемонии, назначенной на час, близкий к закату солнца, у меня было много времени, но нельзя было и подумать куда-то идти и что-то смотреть. Жара увеличивалась, теперь в тени было уже 48 градусов. Все прокалилось под безжалостным солнцем и лежало бездыханно под слоем пыли. Трудно дышать, трудно смотреть, все время хочется пить…
Дом, где нам предстояло прожить одни сутки, непальское правительство арендовало для советских специалистов-строителей. Он принадлежал одному из отпрысков семейства Рана и имел собственное имя — Индра бхаван. Этот дом (в плане двутавровая балка) с кружевной сеткой галерей на первом и втором этажах был виден издали. Крылья дома огибали ступени широченной лестницы. Сквозной коридор соединял эту лестницу с такой же лестницей на другой стороне дома. Там был запущенный сад. Пальмы, магнолии, сал и трава в человеческий рост. «Раздолье для змей», — подумала я. И не ошиблась. Только за день до нашего приезда строители во дворе дома нашли семью кобр и хотели с ними расправиться, но не успели… о сохранении жизни змеям позаботились индийцы — повара и сторож.
Изнутри дом был так же неуютен, как привлекателен снаружи. Цементный пол, черные неровные балки на потолке, частая железная пропыленная решетка в оконных рамах. Отведенная нам комната была угловой и представляла собой куб. В каждой ее стене было по три двери, некоторые из них играли роль окон, другие были ложными. В доме вообще было очень много дверей. Это делается для того, чтобы злые духи не находили дороги внутрь, запутывались бы в дверях. Нам это не очень in по, но злым духам, видимо, яснее.
В комнате полумрак: окна завешаны грубой тканью. Под ногами хрустит песок, толстый слой пыли покрывает железную мебель: стол, стулья, шкаф. Только кровати деревянные, но это дерево не легче железа. Кровати почему-то стоят вкривь и вкось, далеко от стен, москитные сетки на них кое-как укреплены на рамах, что делает их похожими на катафалк…
Но сравнению с улицей в комнате прохладно, да еще и кондиционер стоит около двери. Хочется сесть, но ни до чего нельзя дотронуться, придется сначала повоевать с пылью — в жару, без ведра, без тряпки. В первые же минуты работы я почувствовала, что у меня есть «помощники»: маленькие черные комары дружно напали на меня и одновременно кусали ноги и руки, спину и лицо… А руки грязные и заняты. Хочу включить вентилятор, огромные лопасти которого свисают с потолка, ветер будет отгонять комаров, но выключателя нет. На его месте змеиными языками висят голые провода, я побоялась к ним прикоснуться. Нельзя было включить и кондиционер. А пить хочется!
Вышла на галерею. Жарко, как в печке. Кругом — ни души, дом как будто необитаем. Вернулась в комнату, взяла книжку, легла на кровать. Мозги, кажется, еще не совсем расплавились, но в текст книги вчитаться никак не могу. Лежу и думаю, долго ли мне придется здесь мучиться от жажды, жары, комаров, пыли и безделья.
Вдруг дверь без стука открывается, и я вижу бородатого индийца в марлевом дхоти. В руках у него большой термос, он ставит его на стол и уходит. Я накидываюсь на термос… вода в нем оказывается со льдом. Трогательное проявление внимания к русским…
Наконец пришел муж и двое специалистов. Включили и кондиционер и вентилятор. Комната наполнилась шумом, со стола полетела бумага, на дверях стали взлетать тяжелые занавески. Если сидеть около кондиционера, то с одного бока чувствуешь прохладу. Но охлаждаться уже некогда, надо ехать на строительную площадку, скоро начнется церемония.
У дороги, по краю лоскутков полей, уходящих к пальмам на горизонте, темнеет и слегка шевелится тол-на людей. Справа над ней на высоких шестах два огромных фотопортрета — махараджидхираджа Махендры и Н. В. Подгорного.
Начался митинг. Говорят на непали, русском, английском… Мы собрались здесь, чтобы стать свидетелями закладки первого камня… для сельскохозяйственной страны, какой является Непал… огромное значение… важный вклад в экономику… в отношения между Непалом и Советским Союзом… Большая страна… миролюбивая политика… бескорыстная помощь… бескорыстная дружба… Благодарны Советской России, великому русскому народу… поддержку… прогресс и процветание… доносилось до меня… Сахарный завод… сигаретная фабрика… электростанция, госпиталь… Биргандж… Джанакпур… Панаути… Катманду… Советский Союз… Подтверждение подлинной дружбы… Да здравствует… живет и крепнет вечно!
Когда речи смолкли, в толпе появились завихрения, из центра поток устремился к портретам. Здесь лежит фундамент будущего фасада заводского корпуса. В одном месте поднялась невысокая кирпичная кладка, рядом — горка кирпичей, ведро с раствором цемента, инструмент.
Министру промышленности Непала подали мастерок, он зачерпнул им раствора и сбросил в углубление, приготовленное в кладке. То же самое сделал и посол СССР в Непале. На цемент опустили мемориальную плиту.
Негромко зазвучал непальский гимн, вслед за ним почти без перерыва — гимн Советского Союза.
Над землей стремительно сгущались сумерки.
Теперь все пошли к деревянному бараку, где участников церемонии ждало угощение. Я вдруг почувствовала, что страшно голодна, с утра ничего не ела. Маленькие треугольные пирожки, от которых во рту заполыхало огнем, и кофе показались мне восхитительными.
Наступила ночь. Дорога, по. которой мы ехали в дом специалистов, шла как будто по пустынному полю: все поглотила тьма и тишина. Лишь громко, со звоном пилили на своих «пилах» цикады. Индра бхаван виднелся вдали расплывчатым белым пятном на черном фоне. Вблизи его белые стены не казались белыми, они были < плоть усеяны черными жесткими жучками, среди которых в разнообразных позах замерли раздувшиеся ящерицы. Пища сама лезла им в рот, но они наелись и больше не обращали на нее внимания. Эта пища просвечивала через их тонкую розовато-зеленую кожу и проступала бугорками… Вокруг электрических лампочек серыми облаками вилась мошкара.