Придется чуть дальше по прямой прорулить и уже там развернуться на взлет – не хочется людей лишний раз снегом засыпать и ветром из-под винтов морозить. Хотя-а… Может, они как раз именно этого и ждут? Вновь всплыла мысль созорничать. Они же сюда за яркими впечатлениями пришли? Тогда…
И я добавляю обороты моторам и разворачиваюсь в сторону взлетки. Ощущаю справа за плечом теплое дыхание, оборачиваюсь – Миша. Лыбится во все свои… Сколько там у него зубов? Вот во все и лыбится. Довольный такой, да еще и мне большой палец показывает. Смолин даже оглянулся, зыркнул раздраженно – отвлекает, мол, мешается, под руку лезет. Я бровь в немом вопросе поднял.
– Всех снежной пылью засыпали. Народ даже разбегаться начал, – правильно понял мой немой вопрос Лебедев, наклонился ближе и прокричал на ухо.
Инженер умудрился услышать, глянул на него искоса, дернул усом. Мол, нашел чему радоваться…
Ну и я чуть заметно усмехнулся, качнул головой назад. Миша понял, скрылся за спиной.
По свежевыпавшему снегу колеса катятся мягко, самолет словно плывет по белому морю. Хорошо хоть нападало его за ночь немного, иначе бы взлетать не рискнул. А так ничего, разогнались, оторвались от земли. Глянул искоса влево вниз – из-под крыльев назад и в сторону снежные вихри уходят. Вот мы и взлетку расчистили, все местным работы меньше. Прощай, Смоленск!
Через час после взлета вся хмарь осталась за спиной. Небо полностью очистилось от облаков. Оно здесь даже на цвет совсем другое, пронзительное до синевы и высокое-высокое, не такое, как у нас на северо-западе…
Гудят моторы, наматывают на винты версты и километры, уплывают под крылья деревушки и села, города и городишки. Где-то далеко справа остался Киев, вот-вот впереди должен показаться Днепр. Снега внизу все меньше, а населенных пунктов все больше. Воздух плотный, самолет идет ровно, словно по ниточке. Не шелохнется. И никого в небе – пусто. И в эфире тишина. Пробовали связаться по радио с землей – на запросы никакого ответа не получили. Для меня подобная ситуация со связью так вообще что-то необычное, до сих пор привыкнуть не могу. Сколько я уже здесь? С весны прошлого года. Воспоминания о тех днях настолько свежи в памяти, словно вчера все произошло.
Да какое там вчера! Только что! Даже глаза прикрывать не нужно – достаточно отпустить на волю чувства, ослабить самоконтроль, и сразу же память начинает отщелкивать цветные картинки еще из той, прежней жизни, закручивает перед глазами калейдоскоп совсем недавних событий. И снова я пытаюсь удержать в воздухе гибнущий тяжелый самолет. Вновь летит в лицо земля, медные стволы раскидистых сосен… И все…
Затем кино в моей голове встает на паузу, потом экран вспыхивает вновь, но уже показывает совсем другие, черно-белые кадры. Проводить аналогию с кино проще – так легче принять все произошедшее.
А потом госпиталь, осознание себя в чужом теле, в другом времени и затянувшееся выздоровление. Потому как попала моя душа или сознание (сам в этом не разобрался, скорее всего, и то, и другое вместе) после катастрофы в тело поручика Грачева. Летчика Псковской авиароты, как раз точно в этот же момент потерпевшего аварию на своей летающей «этажерке». И, судя по тому, что я здесь, этой аварии не пережившего. А, может, у высших сил была какая-то другая, своя собственная цель, для исполнения которой меня и перекинули через десятилетия, из конца двадцатого века в его начало, на самый порог Первой мировой? Не знаю и гадать не собираюсь. Выпал мне шанс остаться пусть и в чужом теле, но живым – так и постараюсь им воспользоваться в полной мере. Буду жить за всех ребят. А вот что при этом буду делать? Сразу, в первые моменты, точно не определился. Ускорить прогресс? Изменить историю? Полноте. Где я и где эта история…
Но и сидеть «на попе ровно» не получилось, как собирался сделать в самом начале своего «попаданчества». Потому что страшно было – кругом все чужое. И все. И не стесняюсь этого чувства. Потому как справился с собой, пересилил страх, осознал свое место в новом окружении, в новой реальности. Начал шевелиться.
Пришлось и полетать, и повоевать, и, конечно, кое-что кое-кому подсказать. А иначе и быть не могло. Все равно отсидеться в сторонке не получилось бы. Несмотря на сохранившуюся память реципиента, благодаря которой я практически безболезненно вжился в окружающую меня эпоху, все равно светился я среди местных, как та самая пресловутая лампочка Ильича. М-да, некорректное сравнение. Лампочка та была очень уж слабенькая и света давала всего ничего. Или… наоборот? Корректное? Все-таки не историк я и не… Вот именно. Этих самых «не» слишком много набирается.