Розита входит через боковую дверь. Голая… черт, хуже, чем голая… В волосах у нее гребень… на плечах мантилья, нижний край которой едва достает до задницы. Красные туфли на очень высоком каблуке и… ЧЕРНЫЕ ЧУЛКИ! Чулки уходят высоко вверх, и там их держат подвязки, такие тугие, что кожа под ними морщинится… На одной руке у нее кружевная шаль, тоже черная. И последний штрих в духе старых времен — роза в волосах.
Танцевать она начинает не сразу, а прежде проходит перед нами, как бы позволяя оценить то, что мы сейчас увидим. В штанах у меня как будто срабатывает пружина… Какой-то морячок пытается схватить ее за задницу, но она ловко ускользает. Меня бы не удивило, если бы он попытался ее укусить.
Она не подбривается, и через едва прикрывающую пизду кружевную шаль видно, что волосы у нее больше похожи на черный мех какого-нибудь зверька, чем на обычные женские кустики. Шаль Розита несет так, что рассмотреть ее пизду можно лишь тогда, когда она сама вам позволит.
Какой ее назвать, молодой или не очень, зависит от того, где вы выросли и каковы ваши вкусы, — ей восемнадцать, и при виде ее сисек начинаешь подумывать о переходе на молочную диету. Они большие и тяжелые, они покачиваются и подрагивают, а соски похожи на красные кнопки. По ее заднице при каждом шаге будто пробегают волны, на талии видны следы только что снятого корсета — глядя на них, почему-то думаешь о хлысте.
Вуаль Розита сняла, и если какой-нибудь испанец отнесся бы к ней с прохладцей (они больше ценят женщин, зная, что красота девушки недолговечна), то для меня эта сучка как раз то, что надо… потяни меня вдруг на латинское мясо, другой бы я и искать не стал. Обвожу комнату взглядом. Все смотрят только на нее. Интересно, каково это — выходя каждый раз на такую публику, чувствовать, как тебя пожирают глазами.
Я не знаю, сколько им платят за такие представления. Шлюхой танцовщицу не назовешь. С блядями все просто — у тебя пожар в штанах, ты идешь к ней, и она из кожи вон лезет, чтобы погасить огонь. С ее стороны это услуга, в некотором роде любезность. Но выходить к двадцати разгоряченным мужчинам с одной-единственной целью — зажечь тот самый пожар в штанах, это, я вам скажу, Блядство с большой буквы. Появляясь перед публикой, танцовщица все равно что напрашивается на дрючку… она крутится и вертится, дразня и маня, распаляя воображение, заставляя каждого из сидящих мысленно трахать ее, драть и пороть. А потом? Что им делать потом? И что делать ей? Боже, да тут надо изобретать какую-то новую валюту, потому что в банке Франции нет ничего, чем можно было бы за это заплатить…
Ее каблучки стучат по полу, как камешки по крыше. Она откидывает голову — зубы блестят, груди вздымаются, живот выпячивается вперед, шаль колышется…
Мой кореш в штанах торчит, как отпиленный сук. При всем желании я бы уже не смог заставить его улечься… да у меня и мыслей таких не возникает. Розита кружится, вскидывая шаль… я успеваю увидеть смуглый живот и волосы… тонкая полоска их тянется снизу до самого пупка. Пизда похожа на красный орех с мокрой трещинкой посередине…
Стук каблуков все громче, все быстрее, груди подпрыгивают при каждом шаге… глаза мутнеют, как у пьяного…
— Танцуй, блядь, танцуй! — кричит кто-то по-испански.
Все смеются, а Розита бросает мрачный взгляд через плечо. Еще кто-то щиплет ее за задницу. Она пронзительно вскрикивает и отпрыгивает в сторону, заканчивая прыжок чем-то вроде чечетки и превращая вскрик в танцевальный возглас. Бедра ее дико извиваются…
— А-а-а! — вылетает из глоток зрителей, и танец начинается.
Только это не просто танец, это — безумный трах. Кто там ее ебет, в ее воображении… может, мы все… Ее задница летает вперед-назад. Кажется, стоит немного напрячься, и вы уже увидите пальцы на ее животе, руках, на прыгающих бедрах…
В комнате все замирают… Подбоченясь, Розита медленно поворачивается, оглядывая нас всех, предлагая себя каждому. Разгоряченные лица… выпученные глаза… Со всех сторон она окружена вожделением, куда ни повернись — ее взгляд упирается в переполненные похотью глаза. Круг танца сужается… еще мгновение, и она стоит в самой середине площадки, медленно поворачиваясь на цыпочках.
Все смотрят на нее… в ее позе смирение, мольба… Розита опускается на колени… голова клонится… она подается вперед, обхватывает себя руками и, словно не выдержав идущего со всех сторон давления, отшатывается… откидывается на спину, разведя колени…
Зрители рычат…
А сучка еще смеется! Смех, пронзительный и презрительный, сотрясает упавшее тело. Колени расходятся еще больше, и мы видим только дерзко выпяченную пизди-щу… Сердитый, злобный шум нарастает, а над ползущим к ней глухим ропотом взлетает истеричный хохот Розиты.
— Дрянь! Грязная сука! — кричит ей кто-то из зрителей, но она смеется ему в лицо.
Какой-то моряк выплескивает свое пиво. Чувствую, как мурашки бегут по яйцам. Господи, неужели она не понимает, что делает? Сейчас кто-нибудь не выдержит и изобьет ее до смерти. Один пьяный ублюдок уже встает из-за стола и, пошатываясь, делает шаг вперед. Он стоит над ней, сжимая кулаки… Розита хохочет, и его лицо темнеет, бугры мышц напрягаются…
Она успевает вскочить. Громила тянется к ней как пьяный медведь, но Розита швыряет ему в лицо шаль и бежит к двери. Чьи-то руки хватаются за мантилью… кто-то выдергивает гребень, и волосы падают ей на плечи.
Я знаю одно: через три минуты в раздевалке у старухи будут все… Черт, к дверям Розиты может даже выстроиться очередь… Я мчусь вниз по лестнице.
— Быстрее! Мне нужна та, что танцевала сейчас наверху!
Ведьма берет у меня деньги, отсчитывает на блюдце сдачу. Номер три дальше по коридору. Такая милая девочка… не капризная… всегда рада угодить…
Розита сидит на железной кровати и курит только что скрученную сигарету. Она еще не успела одеться, даже отдышаться…
— Я знала, что это ты, — говорит она и тут же добавляет: — Надеялась, что это будешь ты.
Все ее клиенты слышат, должно быть, одно и то же… не важно. Смотрю на нее… тянусь к пизде. Розита смеется и отбрасывает сигарету. Живот у нее горячий и немного влажный от пота.
Ее глаза напоминают мне глаза тех, кто следил за танцем. Поспешно избавляюсь от одежды. Она смотрит на мой хуй так, словно хочет откусить головку. Вопросов нет — ей тоже до смерти хочется.
— Смотри.
Она широко разводит ноги. Там уже мокро… сок стекает тоненьким ручейком ей под зад. Хватаю ее и вдруг чувствую, как в руку словно вонзаются горячие иголки. Укусила…
Что ж, я могу дать то, что ей нужно. Она тискает мои яйца, трется сосками о мою грудь, затем ее тонкие пальцы сжимают член, поглаживают, подергивают за усики, щекочут… Розита довольно урчит — еще бы, такой столб… ерзает, сучит ногами… Простыня под нами сбита в комок.
Она обхватывает меня ногами… трется о мое бедро влажным кустиком… играет с собой…
Я стаскиваю ее с кровати и ставлю на колени, в ту самую позу, в которой она заканчивала танец. Розита смотрит на меня. Знает, чего я хочу — член напряженно подрагивает перед ней, как изготовившийся к броску удав. Она кладет руки мне на колени… наклоняется… берет его в рот и начинает сосать, ожидая, что я прямо сейчас уложу ее на спину…
Попробуй-ка посмеяться теперь, сучка! Попробуй посмеяться с хуем во рту! Постарайся, выдави свой смех… через щелки… он все равно умрет в моих джунглях. Я заткну его обратно, втисну в горло, вдавлю в живот и выжму его из тебя через задницу. Твой смех превратится в жалкий лепет, в слюнявые пузыри, а когда я кончу, он перемешается со спермой, и ты задохнешься им… Он полезет у тебя из ушей, выйдет со слезами, потечет из носу…
Обхватив меня за ноги, Розита медленно отклоняется назад… волосы стелются по полу. Я становлюсь на колени, и она продолжает сосать, впиваясь ногтями мне в бедра. Ее живот поднимается, прижимаясь к моей заднице, и опускается. Пощипываю ей соски, заставляю слизывать слюну с яиц…
Кончаю так, что она не в состоянии все проглотить! Голова опущена слишком низко, и Розита захлебывается и кашляет… пытается отстраниться, но я не позволяю. Удерживаю член у нее во рту, пока ситуация не возвращается в норму, и с удивлением обнаруживаю, что она все еще сосет. Рот заполнен спермой, глотать не может, но все равно не останавливается!