– Таблетки! Он дает мне, Морикану, таблетки! Ха! – Он сплюнул на пол. – Он мошенник, ваш друг. Шарлатан. Самозванец.
Так окончилась эта первая попытка вызволить его из беды.
Прошла неделя, а затем кто еще мог объявиться, как не старый мой друг Гилберт. Уф, подумал я, наконец-то человек, говорящий по-французски, человек, который любит французскую литературу. Какое лекарство для Морикана! За бутылкой вина мне не составило труда втянуть их в разговор друг с другом. Для них было делом нескольких минут начать дискуссию о Бодлере, Вийоне, Вольтере, Жиде, Кокто, les ballets russe[103], «Ubu Roi»[104] и тому подобном. Увидев, как они славно начали, я благоразумно удалился в надежде, что Гилберт, который тоже испытал на себе превратности судьбы Иова, поднимет дух своего собеседника. Или, по крайней мере, напоит его.
Примерно час спустя, когда я прогуливался на дороге со своей собакой, ко мне подкатил Гилберт.
– Что, уже исчезаешь? – спросил я.
Чтобы Гилберт уехал до того, как опустела последняя бутылка, – это было на него не похоже.
– Я сыт по горло, – ответил он. – Ну и мудак!
– Кто, Морикан?
– Именно.
– Что случилось?
Ответом мне был его взгляд, полный крайнего отвращения.
– Знаешь, что я бы с ним сделал, amigo?[105] – мстительно сказал он.
– Не знаю. Что?
– Столкнул бы его со скалы.
– Легче сказать, чем сделать.
– Попробуй! Это лучшее решение. – С этими словами он нажал на газ.
Слова Гилберта были для меня шоком. Ведь он прежде никогда так не говорил о другом человеке. Добрая, мягкая, тактичная душа, он сам прошел через подобный ад. Видимо, для него не составило особого труда раскусить Морикана.
Тем временем мой добрый друг Лайлик, который снимал хибарку в нескольких милях отсюда, делал все возможное, чтобы Морикан чувствовал себя как дома. Морикану нравился Лайлик, к нему он питал безусловное доверие. Да и вряд ли у него могли возникнуть иные чувства, поскольку Лайлик только и делал, что заботился о нем. Часами Лайлик сидел с ним, выслушивая его горестные сказки.
От Лайлика я узнавал по крупицам, что, как считал Морикан, я не уделяю ему должного внимания.
– Ты ни разу не поинтересовался его работой, – сказал он.
– Его работой? Что ты имеешь в виду? Над чем же он работает?
– Пишет мемуары, насколько я понимаю.
– Интересно, – сказал я. – Надо будет как-нибудь посмотреть.
– Между прочим, – сказал Лайлик, – ты видел его рисунки?
– Какие рисунки?
– Бог мой, ты их еще не видел? У него целая куча в портфеле. Эротические рисунки. Тебе повезло, – загоготал он, – что таможенники их не откопали!
– Они хоть имеют какую-то ценность?
– И да и нет. Во всяком случае, детям их лучше не показывать.
Через несколько дней после этого разговора возник еще один старый друг. Леон Шамрой. Как всегда, он был нагружен дарами. В основном – едой и выпивкой.
На этот раз Морикан еще шире прежнего распахнул свои соколиные зеницы.
– Потрясающе, – пробормотал он, оттянув меня в сторонку. – Миллионер, наверное?
– Нет, просто кинооператор, работающий на компанию «Фокс». Человек, которому присуждают всех «Оскаров». Жаль, вы не понимаете, что он говорит, – добавил я. – Во всей Америке больше никто не может сказать то, что говорит он, и выйти сухим из воды.
Тут в разговор вмешался Леон.
– О чем это вы там шепчетесь? – спросил он. – Кто этот малый – один из твоих монпарнасских друзей? Он говорит по-английски? Что он здесь делает? Бьюсь об заклад, доит тебя. Дай ему выпить! Ему скучно или грустно. Вот, дай ему попробовать одну из этих, – сказал Леон, выгребая целую горсть сигар из нагрудного кармана. – Всего доллар за штуку. Вдруг ему понравится?
Он кивнул Морикану, давая понять, что сигары для него. При этом он выбросил наполовину выкуренную гаванскую сигару, которой позволил погаснуть, и закурил новую. Сигары были чуть ли не в фут длиной и толстые, как семилетние гремучие змеи. У них был также прекрасный аромат. И по два доллара за такое было бы дешево, решил я.
– Объясни ему, что я не говорю по-французски, – сказал Леон слегка раздраженно, потому что Морикан выразил благодарность на своем велеречивом французском. Не закрывая рта, Леон вскрыл коробку, из которой вывалил радующие глаз сыры, салями и лососинку. И через плечо: – Скажи ему, что мы любим выпить и закусить. А языками потом почешем. Эй, где вино, которое я привез? Нет, погоди минутку. У меня в машине есть бутылка «Хейг энд Хейг». Отдадим ему. Бедный малый, клянусь, ни разу в жизни не принял стакана виски… Послушай, да что с ним такое? Он хоть умеет улыбаться?