— Еще бы. Я помню сексуальные пристрастия Пэм. Ну а Люселла?
— Чересчур роскошествовала. В один прекрасный день проснулась, а денежки уплыли. Остались одни воспоминания о Риме, Париже да Ривьере. А ее муж… этот, как его?
— Саймон.
— Да, Саймон… Так вот она продала его лошадей, гоночные машины и много чего еще. Он развелся с ней в Мехико и женился на какой-то богатой старухе. А Люселла сидит и перебирает свои фотокарточки, снятые в Риме, Париже и на Ривьере.
— Печально.
— Верно. Но типично. Не помню, кто сказал: одно поколение начинает засучив рукава, а другое кончает спустя рукава.
— Мудрый черепок.
— Сложность в том, что Альфред и Дэннисон ничего не знают об этой ситуации. Они пытаются выкрутиться, полагая, что все акции по-прежнему у сестер, и настаивают, чтобы они доверили им управление всем имуществом. Продавать больше нечего. У Альфреда и Дэнни тридцать процентов разваливающейся корпорации, а Кросс Макмиллан точит зубы, чтобы слопать все. Он уже приобрел приличный пакет у наследников акционеров-основателей. Я думаю, он скупит все через посредников.
— А может, и нет.
— Да брось ты, Дог. Эти твои воображалы сестры просадили все. Надо быть совсем простаком, чтобы позариться на то, что осталось. Это — труха, и никто не станет из-за нее тягаться с Макмилланом.
— Как сказать.
Эл вперился в меня. Маленькие бусинки его глаз, казалось, хотели просверлить мой лоб и заглянуть внутрь. И наконец, ему это удалось.
— Акции у тебя?
— Почему бы и нет? Ведь это — труха.
Эл не отводил от меня своих пронзительных глаз.
— Макмиллан тебя убьет.
Я молча улыбался.
— Ему все подавай…. Корпорацию, виллу на Мондо Бич, заводы. Он хочет успеть сквитаться с твоим дедом.
— Плевал я на Макмиллана.
— На него не наплюешь. Я тебе говорю, это — стервятник. У него есть деньги и власть. Для Макмилла- на корпорация Бэрринов — прихоть, игрушка. Он свой человек в международных финансовых кругах. Может купить все, что пожелает.
Глубоко затянувшись, я затолкал окурок в пустую пивную банку.
— Почти все. Верно, ты и об этом кое-что знаешь?
— Достаточно хоть искоса глянуть на его жену, и прощайся с жизнью. Ты мертвец, — воскликнул Эл.
— Я и не собирался. Просто есть вещи, которые нельзя купить.
— Не дури, Дог. Эти двое без ума друг от друга с самого начала.
— Знаю.
— Есть, конечно, разница в летах, но не такая уж большая. Зато у них такая любовь!
— Я не об этом, — заметил я.
— А о чем?
— В данный момент неважно.
Несколько минут мы молча качались в креслах, глядя на Бродвей. К северу от Тридцать Четвертой улицы появилась серая туча и начала обволакивать Эмпайр Стейт Билдинг.
— Будет дождь, — сообщил я.
Впервые лицо старины Эла Девеккио выражало такую тревожную растерянность.
— Не надо мне было отвечать на твое письмо, — вымолвил Эл.
РАЗМЫШЛЕНИЯ ЭЛА ДЕВЕККИО.
Кто он сейчас? Сам черт не знает. Четыре года трубишь с человеком сквозь огонь и дым войны и уверен, что знаешь его, как облупленного. И вдруг пшик! Он исчезает, как огонь, на который плеснули водой, как будто его и не было.
— Дружище, ты вроде хотел полетать на «спитфаере»?
— А что?
— Тут такое дело, майор. Одна девчонка… дочка вашего сенатора, между прочим… ну, понимаешь, хочет повидаться со мной — пожатие через океан и все такое прочее, как они выражаются в кино… Разве откажешь?..
— А если мне оттяпают хвост на этой керосинке?
— Побойся Бога, майор, она у меня тикает как часы. С тобой поднимутся Бинси, Джерри и Тэг, надежные ребята. Двенадцать сбитых самолетов на всех, а они ведь еще мало пороху нюхали, не то что ты. Будь другом, ты ведь хотел подняться на «спите»?..
— Только, чур, командиру об этом вылете ни слова.
— Будь спок, майор. Зачем мне лишняя головомойка от старого ворчуна. Я помню, как вы с ним ломали голову, почему количество вылетов не сходится. А моя племянница в штабе разгадала, кто делал недостающие вылеты. Хитрая бестия, а?
— Да уж, ничего не скажешь.
— Отличная война. Жаль только, что ребята часто сменяются. Майор, а ты почему не съездишь домой?
— Долго объяснять, друг. А потом ты и сам сказал: «Отличная война». Да и на «спите» полетать хочется. Этот ящик хоть руля слушается?