Она вручила ему телефонную трубку.
— Номер набирайте сами. Мне надо работать. — Повысив голос, чтобы её услышали застывшие в тени прожекторного сияния солдаты, она сказала: — Я издатель местной газеты, и хочу снять несколько кадров. — И дальше продолжила ещё громче: — Особенно мне пригодятся снимки, где солдаты стоят, повернувшись спинами к городу, находящемуся в затруднительном положении.
— Мэм, я вам не рекомендовал бы этого делать, — откликнулся их командир, коренастый парень с широкими плечами.
— Остановите меня, — предложила она.
— Думаю, вы и сами знаете, что мы не можем этого сделать, — ответил он. — А стоим мы к вам спинами, потому что таков приказ.
— Господин командир, — крикнула она. — Скрутите в трубочку ваши приказы, нагнитесь и засуньте их себе туда, где очень скверное качество воздуха.
В ослепительном свете Барби увидел дивное зрелище: губы её превратились в сплошную жёсткую, безжалостную чёрточку, а из глаз брызнули слезы.
Пока Барби набирал номер с загадочным кодом, она начала снимать.
Вспышки фотокамеры выглядели тускловато, по сравнению с запитанными от генераторов прожекторами, но Барби заметил, что солдаты вздрагивают с каждым её кликом. «Наверняка им хотелось бы, чтобы на снимках не было видно их знаков различия», — подумал он.
2
Полковник Армии США Джеймс О. Кокс говорил, что в десять тридцать будет сидеть, держа руку на телефоне. Джулия с Барби приехали чуть позже, и Барби набрал номер где-то в двадцать минут одиннадцатого, однако Кокс, наверное, действительно не убирал руку с аппарата, потому что не успел телефон выдать и половину первого гудка, как бывший командир Барби отозвался.
— Алло, Кен слушает.
Хотя раздражение не покинуло Барби, он всё равно рассмеялся.
— Конечно, сэр. А я тот самый сученок, который продолжает встревать во всякие весёлые аферы.
Кокс тоже засмеялся, думая, вне всяких сомнений, что начало у них выходит хорошее.
— Как вы там, капитан Барбара?
— Я в порядке, сэр. Но, со всем моим уважением, сейчас я просто Дейл Барбара. Единственное, над чем я теперь могу капитанствовать, это гриль и глубокие сковородки в местном ресторане, к тому же у меня нет сейчас настроения болтать. Я взволнован, сэр, а поскольку вижу перед собой спины целой стаи дрочил-морпехов, которые всячески избегают того, чтобы повернуться и посмотреть мне прямо в глаза, я также ещё и весьма возмущён.
— Понимаю. Однако и вы должны кое-что понять, взглянув на это с моей стороны. Если бы те вояки могли чем-то помочь или же положить конец этой ситуации, вы видели бы их лица, а не сраки. Верите мне?
— Я слышу вас, сэр.
На ответ это было мало похоже.
Джулия все ещё снимала. Барби отодвинулся на край дороги. Отсюда он рассмотрел за фургонами большую палатку и ещё одну, поменьше — наверно, там была столовая, а также заполненную машинами стоянку. Спецподразделения расположились здесь лагерем, а ещё более многочисленные лагеря, наверняка, расположены там, где из города ведут 119-е и 117-е шоссе. Итак, это надолго. Его сердце заныло.
— Та газетчица рядом? — спросил Кокс.
— Она здесь. Снимает. И ещё, сэр, полная открытость: всё, что вы мне скажете, я перескажу ей. Сейчас я на этой стороне.
Джулия прекратила своё занятие и послала Барби улыбку.
— Понятно, капитан.
— Сэр, обращаясь ко мне таким образом, вы не заработаете себе никаких очков.
— Хорошо, пусть будет просто Барби. Так лучше?
— Да, сэр.
— А что касается того, что именно леди захочет опубликовать… ради блага жителей вашего городка, я надеюсь, у неё хватит чувства меры.
— Думаю, да.
— Но если она будет высылать свои снимки по электронной почте на эту сторону — в какие-нибудь новостные службы или, скажем, в «Нью-Йорк Таймс» — с интернетом у вас может случиться то же самое, что и с телефонными кабелями.
— Сэр, это довольно говённая игра…
— Решения принимаются людьми выше моего уровня зарплаты. Я лишь ретранслятор.
Барби вздохнул.
— Я ей скажу.
— Что вы мне скажете? — спросила Джулия.
— Если вы будете стараться передать куда-то ваши снимки, они могут целый город лишить доступа к интернету.
Джулия показала рукой жест, который у Барби слабо ассоциировался с симпатичными леди республиканских убеждений. Он вновь вернулся к телефонному разговору.
— Как много вы мне расскажете?