А вон, взгляните! Там Расти Эверетт! Ему таки удалось вырваться! Молодчага! Ему немного жаль, что он не заехал к девочкам — им бы здесь понравилось, это приглушило бы их страхи, увидеть столько радостного народа вокруг, — хотя у Дженни это, наверняка, могло бы послужить причиной лишнего возбуждения.
Они с Линдой одновременно замечают друг друга, и он начинает взволнованно ей махать, буквально подскакивая вверх. С заплетёнными в косички волосами — причёска, которую она носит почти всегда на службе — его бескомпромиссная Полицейская выглядит, как какая-то школьница — черлидерша. Линда стоит рядом с сестрой Твича Рози и тем парнягой, который стряпает в её ресторане. Расти немного удивлён, он думал, что Барбара уехал из города. Какое-то недоразумение с Большим Джимом Ренни. Расти слышал, что вроде бы случилась какая-то потасовка в баре, хотя тогда была не его смена, когда латали её участников. Вот и хорошо. Расти и без этого достаточно налатался клиентов «Диппера».
Он обнимает свою жену, целует её в губы, и целует в щеку Рози. Здоровается с поваром, и их вновь знакомят.
— Только взгляните на те хот-доги, — стонет Расти. — О Господи.
— Готовьте кровати, доктор, — говорит Барби, и все смеются. Удивительно, как люди могут смеяться при таких обстоятельствах, и не только они… но, Боже правый, почему бы и нет? Если ты не способен смеяться, когда дела плохи — рассмеяться, пошутить, — значит, ты или мёртв, или предпочёл бы умереть.
— Забавно тут, — говорит Рози, не зная, когда подойдёт к концу эта забава. Мимо них пролетает фрисби. Рози выхватывает тарелку прямо из воздуха и запускает её назад Бэнни Дрэйку, который прыгает, чтобы её изловить и с разворота перебрасывает её Норри Келверт, та ловит её у себя за спиной — щеголяет! Молитвенный круг молится. Смешанный хор, теперь уже полностью слаженно, в полную грудь выводит самый большой хит всех времён «Вперёд, Христовы воины»[145]. Чья-то девочка, возрастом не старше Джуди, бежит мимо них, юбочка телепается вокруг её пухленьких колен, зажала бенгальский огонёк в кулачке, а во второй руке держит стакан с тем ужасным «лимон-адом». Широким кругом кружат и кружат демонстранты, скандируя: Ха-Ха-Ха! Хи-хи-хай! Честер Миллу волю дай! А сверху пушистые тучки с тёмными брюшками наплывают с южной, Моттонской стороны… но, достигнув солдат, разлетаются, обходя Купол. А тут у них над головами небо — чисто-синее, ни облачка. У Динсмора на поле кое-кто засмотрелся на те тучи, размышляет, будут ли идти дожди в Честер Милле, но никто не говорит об этом вслух.
— Не знаю, будет ли здесь так же весело в следующее воскресенье, — проговаривает Барби.
Линда Эверетт бросает на него взгляд. Это недружеский взгляд.
— Вы бы лучше подумали, прежде чем…
Её перебивает Рози:
— Смотрите-ка. Зачем тот паренёк так гонит, он же перевернётся. Ненавижу эти квадроциклы.
Они все смотрят на маленький вездеход на толстых колёсах, как тот по диагонали перерезает обозначенное октябрьским заморозком пастбище. Не прямо в их сторону мчится, но точно к Куполу. И очень быстро. Несколько солдат, услышав приближение рёва двигателя, всё-таки оборачиваются.
— О Боже, хотя бы он не перевернулся, — вскрикивает Линда Эверетт. Рори Динсмор не переворачивается. Лучше бы он перевернулся.
11
Любая идея — как вирус гриппа. Рано или поздно кто-то её подхватит. Эту идею наконец-то подхватил Объединённый комитет начальников штабов, её обсасывали на нескольких заседаниях, где также присутствовал бывший командир Барби полковник Джеймс О. Кокс. Рано или поздно кто-то должен был заразиться этой же идеей и в Честер Милле, и ничего странного не было в том, что этим кто-то стал Рори Динсмор, который беспрекословно имел самый острый ум среди своих родственников («Я понятия не имею, в кого он уродился» — сказала Шелли Динсмор, когда Рори принёс домой свой первый табель, где стояли только «отлично»… и произнесла она эти слова скорее обеспокоено, чем горделиво). Если бы он жил в самом городе (и ещё, если бы имел компьютер, которого у него не было), Рори вне всяких сомнений стал бы членом бригады Чучела Джо Макклечи.
145
Христианский гимн-марш, написанный английским оперным композитором Артуром Салливаном (1842–1900) на слова романиста и фольклориста Сабина Беринг-Гулда (1834–1924).