Расти подумал о родителях, которые ждут и надеются без надежды. А теперь, вместо того чтобы вывезти Рори из операционной на каталке налево по коридору, в отделение интенсивной терапии, куда можно было бы позволить украдкой заглянуть его родным, выходило так, что его надо везти направо, в морг.
— Если бы это была ординарная ситуация, я бы поддерживал его жизненно важные функции и спросил бы родителей, не согласятся ли они на донорство органов, — сказал Гаскелл. — Однако же, конечно, при ординарной ситуации он к нам и не попал бы. А если бы даже попал, я бы не стал его оперировать, заглядывая… в чертов справочник «Тойота для чайников»[162]. — Он ухватил отоскоп и бросил его через операционную. Ударившись об стену, тот отбил кусочек зеленого кафеля и упал наземь.
— А вы не прикажете вколоть ему адреналин? — спросила Джинни спокойно, невозмутимо и сосредоточено… хотя на вид была крайне изможденной, изнуренной до такого состояния, что вот-вот сама упадет бездыханная.
— Разве я не ясно сказал? Я не желаю продолжать мальчику агонию. — Гаскелл потянулся к красной кнопке, которой выключалась система искусственного дыхания. Какой-то шутник, наверное, Твич, приклеил там маленькую наклейку с надписью «НАЕЛСЯ!» — Или у вас есть другие мысли, Расти?
Расти взвесил, и медленно покачал головой. Тест на рефлекс Бабинского[163] был положительным, что означало обширное повреждение мозга, но основная причина состояла в том, что уже не было никаких шансов. По правде, их с самого начала не было.
Гаскелл щелкнул выключателем. Рори Динсмор самостоятельно сделал один тяжкий вздох, казалось, что сделает еще и второй, но нет, мальчик затих.
— Я сделал это… — Гаскелл взглянул на большие настенные часы. — В семнадцать пятнадцать. Джинни, запишете время в свидетельство о смерти?
— Да, доктор.
Гаскелл сорвал с себя маску, и Расти отметил про себя, что губы у старика совсем синие.
— Давайте пойдем отсюда, — сказал он. — Эта жара меня убьет.
Однако не в жаре было дело, а в его сердце. Он упал, не преодолев и половины коридора, когда шел сообщить Алдену и Шелли Динсморам печальную новость. Теперь уже Расти вколол ему адреналин, но пользы от этого не было. Не помог и непрямой массаж сердца. И дефибрилляция тоже.
Время смерти — семнадцать сорок девять. Рон Гаскелл пережил своего последнего пациента ровно на тридцать четыре минуты. Расти сидел на полу, опершись спиной об стену. Джинни сама все сообщила родителям Рори; Расти, сидя на полу с заслоненным ладонями лицом, услышал преисполненные сожаления и отчаяния причитания матери. В почти пустой больнице звук разносился хорошо. Она рыдала так отчаянно, что, казалось, не перестанет никогда.
9
Барби подумал, что вдова шефа наверняка когда-то была чрезвычайно красивой женщиной. Даже сейчас, с черными кругами под глазами и небрежно одетая (синие джинсы и, он был в этом уверен, пижамная рубашка), Бренда Перкинс оставалась поражающе привлекательной. Он подумал, что, вероятно, умные люди редко теряют внешнюю привлекательность — то есть если они ее когда-то имели, — и заметил в ее глазах ясный блеск интеллекта. И еще чего-то. Хотя она и находилась в скорби, это не убило в ней любопытства. И сейчас объектом ее любопытства был именно он.
Она взглянула мимо него на машину Джулии, которая сдавала задом по подъездной аллее, и махнула ей рукой.
— Куда это вы едете?
Джулия вылезла из окна, сказав:
— Мне надо убедиться, что газета выходит! И еще надо заскочить в «Розу-Шиповник», сообщить плохую новость Энсону Вилеру — сегодня он на сэндвичах! Не волнуйтесь, Брен, Барби вполне безопасен!
И прежде чем Бренда успела что-то ответить или высказать несогласие, Джулия уже была на Морин-Стрит и уехала прочь, целенаправленная женщина. Барби хотелось бы сейчас быть рядом с ней, хотелось, чтобы единственной его целью оставалось приготовление сорока сэндвичей с ветчиной и сыром и сорока с тунцом.
Проводя взглядом Джулию, Бренда вновь вперилась в него. Их разделяли сетчатые двери. Барби чувствовал себя кем-то, кто пришел наниматься на временную работу.
— Так вы, правда? — спросила Бренда.
— Извиняюсь, мэм?
— Безопасный?
Барби поколебался. Два дня тому назад он ответил бы «да», конечно, это так, но сегодня он уже чувствовал себя скорее солдатом в Фаллудже, чем поваром в Честер Милле. Наконец ответил, что он благопристойный, вызвав у нее улыбку.
— Хорошо, я самая это решу, — произнесла она. — Хотя сейчас мое суждение может быть не совсем корректным. Я испытала тяжелую утрату.