Тем временем машина заметно снизила темп езды, всё больше делая поворотов, что говорит о том, что они куда-то заехали. Все ощутили, как автомобиль повернул влево и увеличил скорость, но уже через пару секунд сбросил её, практически остановившись, черепашьей скоростью тащась по городу.
– Мы приехали? – спросил Давиан у охранников, но снова наткнулся на стену безмолвия.
Вскоре, через минуту машина остановилась полностью, прекратив какой-либо ход, и народные гвардейцы сопровождения замешкались, кто-то открыл двери, кто-то взялся за кобуру, вынимая пистолеты.
– На выход! – рявкнул гвардеец, указывая дулом на распахнутые двери и юноши подчинились, моментально вышмыгнув из кузова массивного джипа, выкрашенного в цвет холодного камня.
Едва лишь юноши миновали границы авто их глаза узрели миг, вырванную середь общего городского каскада строений черту улья и это название поселения полностью соответствует его образу. Высоченные блоковые дома, без прокраски, добираются до самого небосвода и упираются в него подобно колоннам, держащим потолок мира. Каждая постройка, которую удалось захватить взглядом, массивная и безлика настолько, насколько это, возможно, чем-то напоминая культополисарии печально известного Культа Государства в Рейхе. Пять, шесть зданий, которых удалось выудить из узкого коридора, образованного нагромождением бетонных коробок мало похожих на жилые дома, одним видом продавливают в душе эмоциональную яму, внушая необычную скорбь и печаль.
«Нет, это не дома, это ящики для людей. Кто этот безумный “человековод”, построивший улья?» – Пауль, окинув взглядом первые, попавшиеся в обзор дома, нашёл их сходство с пчелиными ульями, иронично подметив для себя, как этот город называл старший начальник.
– Давай-давай! – пихает народный гвардеец в спину Пауля, заставляя его податься вперёд, оторвавшись от наблюдения за городскими пейзажами.
Давиан же с видом павлина уже готов встать во главе всей процессии и явиться туда, куда их ведут, но ему пришлось отступить, позволяя встать двум гвардейцам впереди, пока ещё пара их будет вести позади.
Они двинулись через узкий коридор, который образован из нагромождений двух неимоверно высоких построек, скребущих небеса и продавливающих землю твердь своей массой. Ступив в проход, по глазам парней ударило холодное освещение от тусклых ламп, заставив зажмуриться на пару секунд, прежде чем зрение свыкнется с гнетущим освещением слабо горящих ламп, ибо кроме них другого освещения тут нет, и если бы не их присутствие царство вечного мрака опустилось бы в это место. Каждый сантиметр стены невзрачен, и избавлен от какой-либо окраски внушая в душу ощущение полной безнадёжности, пылая каменным хладом вторгаясь в разум чувством сумрачного оцепенения, будто бы это дорога в преисподнюю. А впереди весь путь венчают метра четыре высотой ворота, отлитые из чугуна, тяжеленые и вселяющие трепет одним видом, украшенные ранее зримым изображением.
– А что это за символ? – без смятения спросил Давиан. – Восемь стрел, выходящих из одной точки?
Однако ни один народный гвардеец ничего не ответил. Они с каменными лицами продолжили юношей флегматично вести к воротам.
Пауль, рассматривая местечко, куда его завели, уже пожалел о том, что пошёл вместе с Давианом. «И на что же здесь я надеялся?» – сам себя укоряет юноша, безрадостно повесив голову идя к воротам, но его печаль моментально сменилась удивлением:
– Стойте, – с дрожью в голосе остановил всех гвардеец, сказав это на новоимперском, встав в тени массивных врат, продолжив с намёком на благоговейную дрожь в голосе. – Прежде чем войти, нужно зачитать двести третий «ксомун» о славе народной власти.
– Ксомун? – настороженно спросил Пауль. – Это что?
– Хвалебная песнь народу. Произнося её, мы воздаём хвалу великому народному духу и его проводнику – Партии. Каждый раз, читая ксомун, мы удобряем великий дух народа, его суверенную волю, чтобы она была к нам милостивее. Так что повторяйте за нами ксомун.
«Псалом» – привёл сравнение с хвалебной песней народу Пауль. – «Они собрались… молиться? Только убежали от этого, а вот тебе снова молитвы и кому? Народу? Что за бред?»
– Вот это правильно, – радостно подметил Давиан, сверкнув тёмно-синими глазами и сумасшедшим блеском в них. – Песни хвальбы нужно воздавать народу и только ему, а не какому-то затхлому божеству. Я бы даже от утра до вечера молился народной воле, если бы столь просвещённый социум как этот дал мне шанс.