– Я представитель всей свободомыслящей культурной интеллигенции, – с маниакальной улыбкой с безумным рвением начал худощавый мужчина. – Здесь были сказаны и предложены идеи по политическому развитию. Но почему не один не коснулся культуры и морали? Это несправедливо. Ведь мы знаем, что определяющий фактор мышления это мораль и духовность. И я собираюсь в своём проекте сделать мораль свободной. – Уверенно, но, не снимая с лица безумной улыбки, сказал человек и с ещё более безумным взглядом продолжил. – Во–первых, во имя свободы, в новом Рейхе будут разрешены однополые браки.
Зал просто обомлел. Эго слова прозвучали подобно полуденному грому в ясную погоду. Никто не мог понять слова говорившего, ибо всех присутствующих, всю жизнь, с самого раннего детства долгое время воспитывали в полнейшей чистоте, основываясь на консерватизме Империал Экклесиас. Никто даже подумать не мог о существовании того, что сказал этот «деятель» культуры. Но пока весь зал пребывал в полнейшем шоке, он продолжал своё выступление:
– Также, естественно во имя свободы, я прошу, что бы теперь священники регистрировали в церкви однополые браки.
– Никогда! – рыком прозвучал грозный протест от одного из иерархов.
– Мы в парламенте и я имею право высказаться! – в ответ яростно упрекнул священника рассказчик, и ни взирая на гневные взгляды остальных, продолжил в порыве либеральной страсти говорить. – Это было для начала. Во–вторых, наша «интеллигенция» предполагает, что новому, свободному государству необходимо будет отменить принудительное образование семьи после тридцати лет. В–третьих, мы требуем, чтобы были разрешена смена пола для людей, того желающих, в целях повышения уровня свободы. В–четвёртых, мы выступаем за то, чтобы…
Лорд–Магистрариус его больше не слышал. Он полностью впал в прострацию от того, что услышал ранее. Конечно, сквозь пелену сознания он отдалённо слышал ещё что–то про снятие запретов на всё, что можно было только себе представить в семейной и культурной жизни, но глава всего Имперор Магистратос даже не мог себе представить, что на его благородных началах завтра в парламенте прозвучат подобные слова, а «деятель культуры» всё продолжал свой безумный рассказ, уже размахивая в руках какой–то бумажонкой:
– И всё то, что я рассказывал, поддерживают несколько тысяч человек. У меня петиция, на пять тысяч подписей, которую я завтра предоставлю на рассмотрение. Завтра наш свободный голос будет услышан в парламенте.
– Хорошо, – опустошенно, с толикой жуткой слабости, пронзившей его душу, вымолвил Лорд–Магистрариус, желая быстрее избавиться от утомительного присутствия этого «искусствоведа».
Внезапно у главы бюрократии прозвучал телефонный звонок, разорвавший тишину, и он полез в карман.
– Да? Оружие забрали? Через сколько оно будет? Понял. Готовьтесь и начинайте инициацию плана «Рассвет». – С мрачной улыбкой проговорил глава бюрократии и снова обратился к собравшимся. – Друзья, переворот начался. Можете выходить на улицы Рима и вести своих людей на штурм дворца Канцлера. Я присоединюсь к вам чуть позже. Мне нужно будет раздать приказы подчиняющимся мне силам. – Как–то нерадостно, но в тоже время с улыбкой, натянутой, будто сквозь неимоверную душевную боль, сказал предводитель переворота.
Все мгновенно стали покидать кабинет Лорд–Магистрариуса. Людей, выходивших из него, переполняла радость и ликование и поэтому на их лицах застыли улыбки, значившие предвкушение нового мира, что вот–вот уже должен воссиять. Сегодня, как считали все мятежники, будет свергнута тьма тирании и забрезжит свет свободы.
Глава всей бюрократической империи остался один в своём кабинете. Он, сгорбившись и подперев рукой, подбородок восседал на своём замечательном и великолепном троне. Его взгляд, несколько минут назад, отражавший свет надежды, был полон мрака и разочарования. Все надежды на идеальное новое государство, построенное на старой морали, постепенно рушились. В нём начинали закипать бурные размышления, в которых он начинал спорить по сути сам с собой, но голос Теренция прервал его мысли: