– Обстановка паршивая, – сплюнув, начал офицер Империал Экклесиас. – Большинство сил были выведены из Рима, и мы, единственные из храмовников, что остались в этом городе, жутко сплоховали. Наша рота попала в простую засаду, когда я вёл её к Дворцу Канцлера. Отступники плотно нас прижали повылазив из всех щелей в городе, они сейчас контролируют практически весь Рим, кроме того клочка, что вы всё ещё удерживаете.
– Вы знаете примерное количество противников? – холодно вопросил Флоренций.
В усталых глазах Мария вспыхнуло отчаяние, и он мрачно, тяжело выговаривая слова, ответил:
– Все улицы были ими заполнены. Их были орды, тьма. Наверное, десять тысяч только с востока, не меньше, – несколько подавлено проговорил Марий.
Тит стоял без шлема, подставив своё белоснежное лицо ледяному ветру. И, посмотрев в еле видимые глаза Марию, осознав отчаяние капитана, сказал ему:
– Эклесс–капитан, соберитесь духом. Наш бой ещё не проигран. Канцлер жив и Бог не попран ордами отступников, а значит, всё ещё надежда есть. – Вдохновенно сказал командир и потом более спокойно продолжил. – Ступайте и возглавьте оборону у «Уст милости». Я передам им, что у них новый командир.
– А как вы это сделаете? Связь везде оборвана.
– У полк–ордена своя сеть, – Протянув рацию, утвердительно сказал Тит.
– Так точно, командир! – поднявшись духом, с надеждой, вспыхнувшей во взгляде, воскликнул Марий.
Флоренций смотрел на силуэт уходящего эклесс–капитана. Он понимал, что их бой теперь продлится не более нескольких десятков минут. В лучшем случае они продержаться даже около часа. Но это был максимум. Количество противников рано или поздно возьмёт верх, и они прорвутся сквозь оборону, пускай они всё и завалят своими трупами. Надежда оставалось только на то, что Канцлер придёт в себя и отдаст приказ об отступлении. Но это было маловероятно, ибо у правителя империи просто шок и он впал в безвылазный ступор.
Внезапно на поясе зашипела рация старого типа. Он её одним движением сорвал, подвёл к лицу и активировал.
Оттуда рекой полился голос, произносимый в вихре волнения и возбуждённости, постоянно прерываемый звуком громких выстрелов.
– Господин Командир, докладывает легарий Дворцовой Гвардии. Мы вступили в контакт с мятежниками. Их в несколько раз больше нас, но большинство постоянно подрываются на тех минах, что вы установили. И многие деморализованы множеством интересных и жестоких ловушек, что были поставлены по вашему совету.
– Отлично, держите оборону дальше. Если что–то произойдёт важное, то сообщите мне.
– Так точно! – Послышалось из рации, и звук статики мгновенно спал.
Тит убрал рацию.
Вот и началась последняя, решающая битва за вечный город на семи холмах. Первый аккорд открытия принадлежал предателям–солдатам, что отринули свои клятвы верности.
– Мятежники! Со стороны «Понте Деус»! – прозвучал голос лоялиста.
Все сразу похватали своё вооружение и бегом на баррикады и за укрепления, которые сами же и возводили.
Тит тоже сразу побежал на баррикаду. Он не был любителем командовать из тыла, приемля прямое участие в схватке с противником.
С востока, на мосты стали выходить мятежники. Это были не профессиональные военные и даже не наёмники. Сюда вышли обычные люди, одержимые одной идей, нового мироздания. Они были одеты в самые разные одежды, только в их руках не было плакатов и флагов. Они сжимали самое разнообразное оружие: от пистолетов и ножей, до ручных пулемётов.
В рядах мятежников стоял невообразимый гул, схожий на молитвенные песнопения и истошные верещания обезумевших сектантов.
Тит посмотрел вокруг. Он рядом с собой увидел людей, готовых беззаветно умереть за свою любимую родину. Он увидел, что несколько сотен верных встало против нескольких тысяч отступников. Флоренций увидел, как развивается флаг Рейха. Чёрный стяг лихорадочно трепетался на ветру и буквально взывал к борьбе до самого конца. Он тоже стал воплощением уходящей эпохи, которая стала одним из периодов истории Рейха.
Тит не был сторонником пламенных речей. Он был человеком действия, орудием в руках полк–ордена, которое направляли туда, где необходимо восстановить силу света Рейха. И сегодня он и не думал отступать от того, кем являлся всю свою жизнь. Он всегда был верным слугой своей родины. Его руки сжимали автомат, а ноги под собой чувствовали камень, метал и дерево, обращённые в преграду перед отступниками. Но он понимал, что последняя преграда перед падением Рейха это их мужество. Он сжал своё громоздкое оружие ещё сильнее. И просчитав, что отступники просто идут толпой, прям на укрепления, надеясь на быструю победу, из его уст вышел клич, который стал воплощением героизма и верности своей родине: