Командор мог им только пожелать удачи, ибо это единственное, чем он мог помочь новой оппозиции. Но и удача теперь для них не меньшее сокровище, чем оружие и деньги.
Эстебан решил никому, кроме Антония и Цируса не сообщать о новом движении, что образовал в Рейхе.
Командор уже собирался отойти ко сну, как к нему подошёл Габриель. Он был полон вопросов о своих родителях, которых не видел всю свою жизнь, хотя они были живы и даже своеобразно оберегали его от всяких невзгод. Юноша просто сгорал от желания хоть что–нибудь узнать о своём отце и матери. И Командор ответил ему на все вопросы.
Они сидели у окна и общались больше часа. Даже уже когда все легли спать они без умолку разговаривали о Сцилле и Марке, о родителях. Габриель неустанно расспрашивал буквально обо всём, стараясь как можно узнать больше и Эстебан ему сначала рассказал про разрушенный и утопающий в грязи Рим, который каким чудом удалось потом отстроить. Рассказал, как среди смердящих руин он и познакомился с его родителями. Поведал, как они потом его радушно приняли, когда он лишился всех друзей, отдал все деньги и получил ранение в живот. Командор долго рассказывал, как жил со Сциллой и Марком, получая от них всё необходимое и с завидной щедростью. Рассказал и Эстебан про тот день, когда их арестовали. Как в нём кипел гнев в тот день. И так слово за слово он дошёл до рассказа о бойне на мунуфакториатии, где сам чуть было, не лишился жизни.
Габриель всё это внимательно слушал и понимал, что претерпели его родители. Он был горд ими. Мало кто мог вынести за свою жизнь и правление Римского Престола, и адскую работу на мунуфакториатии, но он почувствовал чувство беспредельной защиты от человека, который сидел напротив него. Командор, стремясь выплатить неоплатный долг, был готов защищать Габриеля до своего последнего вздоха. И это впечатлило юношу.
Но время медленно подходило к рассвету, и уже юноша почувствовал непреодолимую тягу ко сну. Эстебан пожелал ему приятных сновидений, а сам остался стоять у окна.
В этом лесу что–то манило Командора. Это необычайное спокойствие, характерное только для окраин Либеральной Капиталистической Республике, всё остальное её пространство – это страны было иным… далеко иным. Оно кардинально отличалось от того, что можно было увидеть в Рейхе. Это были две противоположности одной монеты. Эстебан уже некогда был в этой стране, но только когда здесь всё начиналось, теперь же всё иначе. Для ребят, которых ему пришлось спасать от «идеалов» нового правителя это была неизвестная земля, где свято чтились права и тем более госпожа свобода. Для них это обетованная земля, где и было спасение человечества, но Командор знал этот край иным. Это мрачная и жестокая истина, прикрытая прекрасными и красивыми занавесками, что туманят рассудок, но готов на всё, чтобы оградить Габриеля от этой тлетворной истины. Он, Эстебан, Командор полк–ордена, давший клятву до смерти защищать юношу теперь обязан её чтить, пока парень не окажется в полной безопасности. И он ни за что не нарушит эту клятву. Таков теперь его долг на земле проклятой тоталитарной свободы.
Глава сорок четвёртая. Новый старый порядок
Небо было плотно затянуто серыми облаками, которые лишь слегка посыпали древнюю землю мелким сухим снегом. Лёгкий, практически не ощущаемый ветер гулял по пустынным улицам Рима, только чуть покручивая снег в воздухе.
Сначала серый рассвет озарил улочки мрачного города, заливая своим невзрачным светом все углы тихого города. Потом в свою силу стало входить мрачное и неброское утро, ознаменовавшее начало продолжения старой эпохи, но уже с новыми оттенками.
На Рим будто легла вуаль мрачного безмолвия, весь город пребывал в пугающем и угнетающем молчании, никто не совался на улицы города, даже если была сильная нужда. Всё что раньше работало в городе: магазины, лавки, заведения Корпоративной Палаты – всё бездействовало, пребывая в полном мраке и пустоте. Только бессчётные министерства выполняли свою нудную, но важную работу для города. Могли попасться немногочисленные, единичны чиновники, которые должны были выйти на улицу, чтобы поддерживать жизнь в Риме хоть на каком-то уровне. Ни один колокол не ознаменовал начало нового дня. Все церкви, храмы, часовни, соборы и даже Великая Молитвенная Крепость – сонм Империал Экклесиас сегодня ни пробил, ни в один свой чугунный колокол. Город пребывал в полнейшей тишине, прерываемым только немногочисленными гудками военных машин и гусеничным скрежетов танков, что мрачным эхом разносились по улицам умолкшего города.