Крушились региональные администрации, отлавливались госслужащие и жестоко избивались за то, что они притесняли Свободы и Права тех. Упившиеся либеральным сумасшествием «Вестники Свободы» сродно крестоносцам несли свою веру в Свободу, насаждая её с особым рвением. Только здесь нет креста, нет веры, есть только безумие и морозная тьма.
Миллионы каналов транслировали, как вся страна агонизирует в душевнобольном кавардаке. Шум, вой, залпы самодельного оружия и выкрики боевых либеральных кличей смешались в единый протяжный гул смены властей.
На всех каналов одно и то же, по смыслу и сути, как будто вся держава впала в одно однообразное дикарское безумие, сокрушая тех, кто не причислял себя к единому карнавалу «абсолютного либертинизма».
Эстебан помнит, знает. Эти слова отражались в его разуме, каждый раз когда его взор устремлялся за окна. «Познав свободу, вкусив и испив её сполна, становишься «диким». Но это не дикость, ибо Свобода в чистом виде не может стать ею. Это наша суть и пик» – слова отдавались звонким эхом в ушах, полным того тронутого тона и напева первобытного безумия. И в чём тот дикарь был не прав? Командор смотрел в экран телевизора, но видел лишь сумасшедших безумцев, крушащих здания. Постройки, откуда «либерально-народная бюрократия» обращалась за помощью, громились, разносились в прах самими «Вестниками Свободы», во имя освобождения.
Телевизор с нескрываемым реализмом, ибо всякое ограничение по возрастам и этичности давно кануло во тьму, показывал реалии происходящего. Кого-то из «слуг проклятого тоталитаризма» забивали дубинками, раскрашивая улицы алыми цветами. Кого-то заставляли куриться и упиваться до такой степени, что вены обретали ярко-синий цвет, а желудок изрыгал сам себя. Массовые оргии всех на всех, драки стенка на стенку, грабежи, убийства, тотальное насилие и безумие рынка: всё это стало нормой для часа сегодняшнего.
Всё напоминало безумный цирк, где сумасбродно и пугающе раскрашенные клоуны терзают самих бывших зрителей, ублажавших ранее всеми средствами клоунаду. Кровь и оргии, наркотики и дерьмо, безумие и хаос, всё обильно лилось по венам Либеральной Капиталистической Республики. Но живому трупу всё равно, ибо «то, что мертво, умереть не может».
– Скажите мне, и чем те дикари под Микардо отличаются от всего этого? – Вопрос Эбигейл разорвал звуки безумия, обильно льющегося из телевизора.
– Различия одно: тех, кто под Микардо – уничтожили раньше. Они просто не успели дожить до этого момента. – Грозно изрёк Эстебан, собирая сумку, застёгивая один из кармашков.
В просторной комнате, поливаемой ярким светом из новейших панельных ламп, стены которой покрыты специальными деревянными плитами белого цвета, отлично удерживающими тепло, копошились люди. Сумки на диванах, вещи, разбросанные по всему дому, да и сама спешка витала в воздухе, что заставляла людей перебирать необходимое с двойным усердием.
Столько мебели, что всю не перечислить, ибо Корпорация, как на удивление, оказалась довольно щедра. Столы из дуба, белые кресла, диваны, стеллажи и шкафы, поимо отопления, ещё один камин, дарящий своё тепло. Да, количество мебели, в основном расставленной у стен просторной комнаты, долго можно считать.
Но не это важно. Все активно собирались покинуть это место, пока не зная куда бежать. За ними не велась охота, не шло преследование, но каждая секунда могла стать роковой, ибо часы беззакония позволяли делать с кем угодно всё, что взбредёт в больную голову. Все, кто в доме, собирали необходимые на первое время вещи.
Эстебан, держа в одной руке край сумки, а другой, подкладывая туда одежду, обратил взор в комнату, смотря на процессию сборки.
Ротмайр набивал мешок запасами спиртного, а в кейс аккуратно складывал всё оружие, которое смог найти. Командор диву давался, с толикой возмущения, как работая Верховным Лордом он жил с таким пристрастием к всему бражному? Этот парень хоть и строил из себя матёрого мужика, ко всему относился с особой чувствительности и тем более к переездам. Столько ворчания и демонстративного недовольства на один квадратный метр редко где можно увидеть.
Антоний, прошедший с Командором Полк-Орден, Великую Пустошь, сопровождал его как хранитель в тюрьме и ушёл вместе с ним из ордена. Этого человека Командор чтил больше всех. Этот черноволосый парень, с впавшими и иссушенными чертами лица едва ли не всю жизнь шёл с Командором нога об ногу. Сейчас, Антоний, ушедший в звании «Теневика», складировал продовольствие в одну из больших сумок, а так же, перебирая картонные пачки, заполнял лекарствами рюкзак. Шум сборов, переговоры жильцов не мешали ему сосредотачиваться.