III.
Рано утром на другой день старый кучер Егорыч , из отставных солдат , торжественно выкатил из каретника старинный дорожный экипаж а долго ходил крутом него, встряхивая головой. -- Ну и музыка,-- ворчал он .-- Вся раз ехалась... Старый экипаж походил на стараго человека: кожа фордека порыжела, облупилась и сморщилась, колеса хлябали, деревянная обшивка расщелилась, при каждом движении этот ветеран точно жаловался каждой гайкой. Потом Егорыч вывел пару старых лошадей и чистил их с таким усердием , точно хотел содрать с них кожу. -- Два сапога -- пара,-- ворчал Егорыч , кучерским глазом осматривая еще раз экипаж и лошадей. Он , по правде, мог бы прибавить к этой паре еще третий сапог , т.-е. самого себя. Сгорбленный, сморщенный, желтый, с потухшими глазами,-- он походил не на живого человека, а скорее на старый футляр , в котором когда-то жил человек . Евгения Ивановна уже десять лет тому назад решила, что пора Егорычу отказать, но Павел Порфирыч отстаивал стараго воина с ожесточением . -- Он под венгерца ходил , замирял Польшу,-- нельзя такому человеку отказывать. Потом , какой он богомольный и все посты соблюдает , -- Рухлядь какая-то,-- ворчала Евгения Ивановна.-- Тебе он нужен только для того, чтобы про войну разговаривать... Когда на крыльце показалась в сером дорожном костюме Анна Павловна, вся дорожная археология лихо подкатила к ея услугам . Егорыч молодцовато выпрямился и так натянул вожжи, точно старыя лошади могла разнести экипаж в щепы. -- Анюта, так ты того...-- повторял Павел Парфирыч с немного виноватым видом .-- Значит , вообще... "Вот так у нас барыня Анна Павловна,-- думал Егорыч , любуясь красавицей-барыней.-- Можно сказать, что прямо всему миру на украшение тую красоту вырастили..." Чтобы чем -нибудь выразить свои чувства, Егорыч без всякой видимой причины ударил хлыстом пристяжку. Старый конь был огорчен до глубины души, поджал уши и брыкнул ногой в оглоблю. Анна Павловна любила ездить, потому что дорогой так хорошо думается. Она с довольной улыбкой поместилась в экипаж и казалась еще моложе и красивее в этой развалине. Экипаж торжественно докатился из усадьбы, а потом по пыльной улице села Чегеневки. Бабы и мужики с удивлением смотрели на экипаж , провожая его разными замечаниями. Миновали Чегеневку. По сторонам дороги кое-где топорщился чахлый лесок -карандашник , а потом развернулись безконечной камчатной скатертью поля с квадратами назревавшей пшеницы, черных паров и поемных лугов по берегу блестевшей вдали красавицы Волги. Налево крутым мысом вдавался в Волгу рахмановский Плезир со своими белыми башнями и белым поясом построек . Это прогоревшее дворянское гнездо было выстроено по типу знаменитаго Трианона и как -то резало глаз своей вычурностью среди бледнаго и беднаго волжскаго пейзажа, расплывавшагося точно в недосказанных линиях и красках . От Чегеневки до Плезира было не больше семи верст , но сейчас их разделяли целыя столетия. Мокины пробовали знакомиться с Чегеневыми, но встретили в лице Евгении Ивановны такой холодный и сухой прием , что этим все и закончилось. На правом берегу Волги, верстах в трех от Плезира, в сосновом бору пряталась усадьба баронессы Александры Ивановны фон -Книгге, выстроенная без всяких вычур и затей, но уютно, крепко и как -то по-немецки сыто. Анна Павловна только вздохнула, взглянув в баронскую сторону, и отвернулась. До города было всего двенадцать верст , по лошади утомились уже на полдороге и едва тащились. Впрочем , Анна Павловна ничего не замечала, отдавшись специально-дорожному раздумью. Она точно экзаменовала самое себя, перебирая отдельный эпизоды своей жизни. Вот она красивый, рослый подросток , когда ее конфузили пристальные взгляды незнакомых мужчин . Она чувствовала, что ею любуются, и это ее волновало в те годы, когда девочки, по уверению мамаш , еще ничего ке понимают . Потом целых восемь лет в институте,-- скучных , утомительных до одурения восемь молодых лет , несмотря на то, что все ее любили и по-институтски "обожали" за красоту. Когда она уезжала в институт , чегеневская семья слыла богатой, а когда вераулась домой -- от богатства не осталось и следа. Павел Порфирич жестоко проигрался в карты, и только благодаря невероятным усилиям Евгении Ивановны удалось сохранить заложенное и перезаложенное имение. Она вырвалась из институтской неволи, удивительно красивая, полная томящей жажды жизни. Именно в этот критический момент обратила на все свое благосклонное внимание тетка-баронесса. -- Тебе дома нечего делать,-- коротко и резко об яснила она.-- Ничего не высидишь в своем вороньем гнезде. Да... А я тебя могу устроить. Анна Павловна очутилась под крылышком тетк