А затем осознание ударило меня — сильно, как массивный камень, застрявший в почках, разрывающий жуткой болью все внутри.
От чего постоянно бежал этот человек, Айрис? Мой мозг кричал.
— Сон, — это все, что я смогла выдавить из своего рта, пока маневрировала по шоссе.
— Риз, — он прозвучал по-другому. Слишком опекающим.
Мы оба слишком долго молчали. Лишь устойчивые вдохи и выдохи просекали сотовую связь. Я боялась спросить, боялась получить подтверждение того страха, который прочно осел в моем желудке. А Сонни? Сонни, скорее всего, боялся ответов на те вопросы, которые у меня были.
Он знал. Он знал, что я догадалась.
Я действительно не хотела знать, но вопрос вышел каким-то хрипом.
— Там есть?..
Мой брат, мой любимый сводный братец, вздохнул.
— Прости, Риз. Я не знал, как тебе сказать.
Конечно, он не сказал. Блять. Блять. Блять!
— Лу сказал мне об этом, блять, вечность назад. Твоя мама была уже больна, а ты была еще ребенком…
Я почувствовала, что моя кровь моментально исчезла из моего тела. Когда моя мама была больна?
Я, должно быть, издала какой-то звук, потому что Сонни выпустил ряд красочных матерных слов, которые я бы оценила, не узнай только что о том, что у моего отца были еще дети, в то время, как он был женат на моей умирающей матери.
Тогда я услышала ужасные звуки, которые вырывались из моего рта.
— Мне жаль, Риз. Я знаю, что должен был тебе все рассказать, но я не смог, — пробормотал он, напрягая голос. — Я люблю тебя, малышка. Я люблю тебя, блять, так сильно, но ты уже прошла через столько дерьма, я просто не смог сделать это с тобой.
Будучи человеком, который плачет, почувствовав что-то чуть хуже нормального, позже я задамся вопросом, почему же я не ударилась в слезы из-за слов Сонни. Из-за его объяснения. Его правды и лжи. За поступки моего отца и его ошибки.
Но в тот момент все, на чем я смогла сосредоточиться — это жжение, которое царапало меня в кишках и горле. Это были предательство и зависть, злость в их чистой форме.
— Скажи что-нибудь, — умолял Сонни на линии, вырывая меня обратно из сумасшедших мыслей, роившихся в моей голове.
Мне не стоит злиться. Я вообще не должна что-либо чувствовать.
Но проблема в том, что я чувствовала.
— Айрис, — позвал он.
— Дерьмо, — пробормотала я в трубку, кое-как умудряясь следить за знакомой дорогой к дому Декса. — Я просто… Это никак не укладывается в моей голове. Сколько лет?..
Он зарычал, намекая, что этот разговор и для него не настолько простой.
— Точно не знаю. Где-то десять или одиннадцать.
Сукин-блять-сын.
И снова злость лавиной врезалась в мою грудь. Когда мне было четырнадцать, я была в середине процесса облучения. Моя мама еженедельно получала химиотерапию, которая разрушала ее. А чем занимался этот ублюдок? Делал детей? Детей, о которых он точно не будет заботиться.
Еще один ужасный звук вырвался из моего горла, как бы сильно я не старалась его сдержать.
В смысле, сколько, блядь, раз он такое делал? Ладно, мои родители были в разводе, но серьезно?
— Какого хрена с ним не так? — ахнула я в трубку.
— Я не знаю, — ответил Сонни, звуча слишком мрачно. — Он тронулся головой, малышка.
Он тронулся головой и был полным кретином. Блядским кретином.
— Я не могу в это поверить. — Потому что я помню его лицо, когда я спустилась прямо перед тем, как мама умерла два года спустя. Его лицо, когда он приходил в больничную палату, чтобы увидеть ее, четко отпечаталось в моей памяти. Он никак не мог подделать опустошенный вид, но, возможно, это была моя проблема.
Я реально об этом не задумывалась. Он убивался по моей маме. Я была на ремиссии во время его визита, но он даже не заикнулся о моей руке. О моей ситуации. Время от времени я ловила его взгляды на шрамы. Я не знала, что и думать об этом человеке, но он ни разу не сказал, ни слова.
Эти воспоминания только подпитали мою обиду.
— Ты с Дексом?
Я сделала глубокий вдох-выдох.
— Нет.
— Где ты? — спросил он нежным голосом.
— Еду к его дому.
Последовала еще одна печально известная пауза.
— Одна?
Черт. Я могла бы солгать ему или, по крайней мере, упомянуть ранее произошедший инцидент, но мне не хватило смелости. Если он, наконец-то, признался о существовании нашего другого брата, тогда и я могу, по крайней мере, кое-что ему рассказать.
— Он на меня наорал, — мой голос был все еще неровным. — Я уехала из «Пинз» и заехала к тебе без него. Он реально разозлился.
Единственным ответом, который я получила, был длинный низкий рык. Он старался не взорваться. Сонни знал, что я не хотела слышать его порицания.
— Черт тебя подери, Риз, — он вздохнул. — Не делай так больше.
— Не буду. — Боже, я прозвучала так жалко.
Еще одна длинная пауза повисла на линии. Миллион мыслей проносилось в наших головах, я могла только представить.
— Послушай, я дам тебе знать, как обстоят дела. Я хочу найти его, как можно скорее, и Трип помогает. Когда я вернусь, мы разберемся со всем дерьмом.
Не знаю, с каким дерьмом он собрался разбираться, но маленький голосок твердил мне, что это, скорее всего, касалось ребенка в Колорадо, от которого, по крайней мере, на данный момент ни один из нас не фанател. Я уверена, что однажды я перестану злиться, и приду в чувства. Из того, что сказал Сонни, было ясно, что наш отец там тоже надолго не задержался. Видимо, он человек привычки.
Черт бы его побрал. Я почувствовала, что опять завожусь. И даже больше, чем раньше.
— Ладно, Сонни, — мне хотелось стукнуться головой о руль, но мне еще предстоит пять минут дороги.
— Мы будем в порядке? — очевидно нервничая, спросил он.
Мое сердце раздулось лишь на мгновение, затмив злость на донора спермы. Мое обещание не называть его мудаком, очевидно, исчезло в тоже мгновение.
Уилл мог не отвечать на мои мейлы или не побеспокоиться поднять трубку и перезвонить мне, но Сонни всегда приглядывал за мной. Между нами всегда была связь. Мы не были связаны обязательствами. Но вместо того, чтобы идти своим путем, он всегда присутствовал в моей жизни, и я с радостью это принимала.
И я надеялась (я знала), всегда приму.
— Люблю тебя, парень. Мы всегда будем в порядке.
В ответ он продолжительно и с облегчением выдохнул за нас обоих. Он пообещал перезвонить мне вскоре снова и рассказать, что он узнает, а я пообещала больше не делать ничего глупого снова. Если бы он только знал.
Я оттолкнула все мысли о своем отце из головы за минуту до прибытия к Дексу. Я не думала о нем, когда парковалась. Я не думала ни о чем, когда хватала вещи из моего рюкзака и направлялась в душ.
Но через минуту после того, как я вошла в душевую кабину, я подумала о нем.
И закричала.
Не как в фильмах ужасов, а как тогда, когда узнала, что для моей мамы нет надежды. Это морально меня убило.
Слезы, последовавшие потом, были не менее болезненными.
Сонни однажды сказал мне, что я ощущаю все сильнее из-за нашего отца, потому что со мной он был дольше всех. Дольше, чем с Сонни. Уиллу было тогда всего пять, когда он ушел от нас, и я сомневаюсь, что он многое помнит о бородатом мужике, который укладывал его спать. Человеке, о котором он плакал месяцами. Лишь у меня остались воспоминания. О мальчике, который плакал по нему больше, чем несколько месяцев.
Именно тогда я прокляла те воспоминания. Потому что я была слишком взрослой, чтобы чувствовать себя настолько привязанной, настолько преданной. У меня не было на это права. У меня не было причины.
Я ничего не могла поделать.
Факт того, что у него появился еще один ребенок, пока мы через такое проходили, заставил чувствовать себя незначительной. Все проблемы, которые я в себе сдерживала, отказываясь их принимать, просто взорвались.
Я думала об Уилле. О моей бедной маме. И задумалась, знала ли она о Колорадо. Мысль о том, что она могла узнать об этом, почти убила меня внутри.
Не успела я понять, как слезы превратились в рыдания, потом рыдания превратились во всхлипывания, а гнев и грусть заменило холодное безразличие.
Каким-то чудом мне удалось выключить воду. Я не побеспокоилась ни о мыле, ни о шампуне, а натянула свою одежду, борясь со слезами, которые грозились опять разразиться. Отражение в зеркале отобразило то, в каком я была беспорядке. Аппетита у меня не было, и все чего мне хотелось — это забыться на ночь.