"Значит, интерес в самых верхах, – решил Макс, слушая своего главного "секретчика". – Куйбышев это ведь не рядовой товарищ. Начинают компанию? Краснощеков взят для затравки и острастки? Возможно…"
Это казалось возможным, но требовались доказательства, и он надеялся получить их так скоро, как получиться. Но, в любом случае, тянуть с таким делом нельзя: можно не только хорошего человека погубить, но и удар "под дых" пропустить – потом не встанешь.
– Почему не ЭКО? – спросил Кравцов.
– Судя по всему, решили не втягивать в конфликт ОГПУ. Верховный трибунал – это ведь советская власть, коннотация другая.
– Кто решил?
– Ходят слухи, что идея возникла во время встречи Предсовнаркома и наркома РКИ.
– Слухи к делу не пришьешь.
– Скоро будет свидетель.
Допустим, – пыхнул папироской Кравцов. – А кто этот, Чарыжный?
– Никто, – отмахнулся папиросой Саука. – Случайный ферт. И по этому случаю, имею предложить следующее. Если Чарыжный поскользнется ненароком, возвращаясь в общежитие с работы, или хулиганы, скажем, побьют… Не до смерти, разумеется… Дело практически наверняка передадут Льву Лазаревичу Никольскому – следователю по особо важным делам Верховного трибунала…
– А наш интерес в чем?
– Никольский, в то время Фельдбин, служил заместителем начальника Особого отдела 12-й армии, и я его тогда на Польском фронте встречал. Человек неглупый и не подлый. И он сейчас как бы в воздухе подвешен. Служил в ЧК, но не в самой черезвычайке, а на фронте, в Особом отделе, потом – в погранцах в Архангельске. Сейчас заканчивает школу Правоведения при университете и служит у Крыленко, а потом что? А у него жена молодая – студентка медицинского факультета…
– Предлагаете, пригласить? – поинтересовался Макс, обдумывая предложение Сауки. Чем дальше, тем больше оно казалось ему не лишенным интереса. – Обогреть и раскрыть перспективы?
– Почему бы и нет? – пожал плечами Константин Павлович. – Никольский член партии, опытный следователь, образованный, и к тому же из военной контрразведки. Наш кадр, как ни посмотри.
– Ну, что ж, – кивнул Кравцов. – Если так, пусть Чарыжный поскользнется…
– Здравствуйте, Лев Лазаревич! – Кравцов обошел стол и протянул руку несколько удивившемуся его демократизму Никольскому.
В этот момент Макс как бы увидел себя глазами посетителя. Ну, он вполне осознавал размеры "своего величия", но временами об этом забывал.
– Добро пожаловать домой!
– Домой? – переспросил Фельдбин, но тут же взял себя в руки.
"Второй раз не поймается, – решил Кравцов, – но и к лучшему…"
– Ну, вы же, кажется, и начинали как контрразведчик?
– Я начинал как чекист.
– А сейчас вы кто?
– Сейчас я следователь Верховного трибунала.
– Вот и славно, – улыбнулся Кравцов. – Присаживайтесь, Лев Лазаревич. Курите.
Он вернулся на свое место за столом и неторопливо раскурил трубку.
– Вот и скажите, как следователь Верховного трибунала, что вы думаете о деле Краснощекова?
– Часть утверждений, содержащихся в деле, проверки не выдержали, – осторожно сформулировал Никольский.
– Какие, например?
– А как же тайна следствия? – возразил молодой следователь. – Я не имею права обсуждать с посторонними детали порученного мне дела.
– Ну, тут вам придется решить прямо сейчас, посторонний я или нет. – Макс пыхнул трубкой и не без раздражения отметил, с какой легкостью перенимает "подлые" приемы. – Но когда будете решать, примите во внимание вот что. Дело это будет докладываться на специальном заседании Политбюро. Вы же понимаете, что речь идет не о рядовом партийце, да и вообще не о нем, собственно?
– Мне никто не говорил, что дело на контроле в ЦК, – Никольский был не из тех, кто легко ломается. Умен, соображает быстро, и чувством собственного достоинства не обделен. Поэтому и ломать его Кравцов не собирался. Хотел лишь найти "консенсус".
– Дело на контроле в ЦКК, а Политбюро – это моя инициатива.
– То есть, вы тоже считаете, что Краснощеков растратчик?
– Между прочим, – усмехнулся в ответ Кравцов, – я бы тоже мог сказать, что не обсуждаю профессиональные вопросы с посторонними, тем более, что у меня и позиция повесомее, нет?
– Да.
– Так вот, – Макс убрал с губ улыбку и посмотрел на молодого следователя тем взглядом, который появился у него, по словам знакомых, еще в Гражданскую. Многие под этим взглядом чувствовали себя неуютно. Ежились, начинали потеть. Говорили, что взгляд "тяжелый", давящий, неприятный. – Я вас не для того пригласил, чтобы изображать "фигуру умолчания". Я Краснощекова знаю лично. Знаком и с его "любовницей". Никаких мехов он ей не дарил, вернее, подарок был, но один и вполне директору банка по средствам. Он ей муфту из чернобурки зимой подарил. Это все. Дачу в Пушкино снимает, это правда. Она ему служит и для представительских нужд. Кутежей там не было, хотя выпивки, в том числе с моим участием, были. Люди мы взрослые, водку пьем. Иногда много. Мои люди… наши люди из Военконтроля провели собственное расследование: факты растрат, коррупции и использования положения в корыстных целях не подтверждаются.
– Вы не имели права проводить расследование, – твердо сказал Никольский.
– Вообще-то имел, – Кравцов пыхнул трубкой и нажал на кнопку электрического звонка. – По делу проходит краском Генрих Христофорович Эйхе. Он обратился с жалобой по инстанции. Военконтроль принял вопрос к рассмотрению. Вот и все.
– Просто это у вас…
– У нас просто! Дмитрий Николаевич! – обратился он к вошедшему в кабинет референту. – Организуйте, пожалуйста, нам с Львом Лазаревичем чаек!
– Revenons a nos moutons, – сказал Кравцов, когда за референтом закрылась дверь. – Вы ведь знаете французский?
– Да.
– Вот и хорошо. В уничтожении товарища Краснощекова, – Макс специально выделил слово "товарищ", – заинтересованы некоторые видные деятели партии. Например, Валериан Владимирович Куйбышев. И я могу объяснить вам, почему. Во-первых, он "не наш". Социал-демократ? Несомненно. Но вот настоящий ли он большевик, многие сомневаются. Его биография раздражает: ведь он в социал-демократическом движении не меньше чем Сталин или Бухарин, хотя в ВКП(б) вступил только в семнадцатом. Он бывший глава государства, да и теперь, по-умному, должен был бы быть среди вождей. Но главное то, во что Краснощеков верит. Он ведь и в ДВР пытался внедрить – и небезуспешно – американскую экономическую модель, и сейчас выступает за НЭП. В контексте борьбы левой оппозиции против Новой Экономической Политики, уничтожение Краснощекова, как знаковой фигуры приобретает особое значение. Вы следите за ходом моей мысли?
– Да, – кивнул Никольский.
– Если вы доложите на Политбюро, что Краснощеков не виновен, ни Сталин, ни Каменев довольны не будут, а Крыленко вас не поддержит. Поддержу я. Если же вы сломаетесь и пойдете на поводу у "некоторых заинтересованных лиц", я положу на стол Политбюро свое собственное "дело Краснощекова" и в качестве превентивной меры размажу вас так, что, если даже Краснощекова посадят, сидеть будете вместе с ним. За фальсификацию следственных материалов. Dixi! Слушаю вас.
– Таким образом, – Кравцов мысленно перекрестился, но лицом не дрогнул. – Дело Краснощекова следует считать грубо сфабрикованной провокацией, имеющей целью компрометацию видного революционера и одного из крупнейших наших деятелей на экономической ниве. Мне, как члену Центрального Комитета, представляется, что вопрос этот можно и должно вынести на рассмотрение партийного съезда. Нет сомнения, что Новая Экономическая Политика принесла стране не только благо, разрешив сложившийся в Республике и грозящий самому продолжению Революции кризис, но и создала условия, в которых нестойкие, идейно невыдержанные товарищи идут, и будут идти на корыстные преступления. Эту правду мы от членов партии скрывать не можем и не должны. Но у нас есть ОГПУ, Органы юстиции, Военконтроль, наконец, если речь идет о Красной Армии, чтобы бороться с взяточничеством, растратами и иными экономическими преступлениями. Эту борьбу, однако, не следует превращать в кампанию, и тем более, не должны пострадать в ней невинные…