"Атака на Германию" собственно говоря, является слабой книгой, кроме того, она была написана быстрее и более "на злобу дня". В этом есть несколько приспособленчества, и кроме того редактор в "Варбурге" слишком много в ней переделал. Книгу эту я не особенно защищал. Напротив же, книгу "Германия: Джекилл и Хайд" я рассматриваю как достоверное свидетельство самого себя, каким я тогда был и как я тогда думал.
"Атака на Германию" появилась в серии, в которой также был издан Джордж Оруэлл. Был ли у Вас с ним личный контакт?
Хотя он и был одним из издателей, однако в действительности этим занимался Файвелл, английский литератор еврейского происхождения, а Оруэлл дал этому проекту своё имя. Он написал первую книгу этой серии, второй появилась моя книга, а как дальше развивалась серия, я вовсе не знаю.
Естественно, что я узнал тогда Оруэлла и был знаком с ним в течение всей войны. Позже он тоже был сотрудником " Observer ". Так что я знал его весьма хорошо, однако, к сожалению, я должен сказать, что мы не были особенно хорошими друзьями, и я тогда не предчувствовал, что Оруэлл станет знаковой фигурой столетия. Когда в 1944 году вышла в свет "Ферма Животных", то я вовсе не ожидал от него такой хорошей книги. Как человека я воспринимал его собственно сварливым, прирождённым ворчуном. Он всегда находил во всём нечто, на что можно напасть. Сам его патриотизм был пронизан множеством затаённых обид.
Вы инициировали основание "Газеты [Die Zeitung]". Как протекала история её основания?
Я не был соучастником её основания, а я был зачислен в штат основателем Гансом Лотаром, который впрочем позже покончил с жизнью по личным мотивам. Он также был сотрудником издательства "Secker & Warburg", и он просматривал мою первую книгу, возможно также и вторую. Она ему весьма понравилась, и он подумал, вот новое, незатасканное имя, человек с определённым политическим сознанием, определённо вполне образованный в своём роде. Он принял меня на работу в качестве "политического редактора". Я писал передовые статьи.
Однако в литературе снова и снова указывается на то, что у Вас самих была идея основания "Die Zeitung", или быть может эту идею предложил Ганс Лотар в лагере для интернированных. Затем он предложил её на рассмотрение министерства информации.
Это всё не так. Я вовсе не знал Лотара в лагере для интернированных, и эта идея была совершенно его собственной. Однако у меня была другая идея, ещё более проникнутая манией величия: ведь в Лондоне во время войны было много национальных комитетов. Был австрийский комитет, был уже несколько выше оценивавшийся чешский комитет, и естественно были поляки в изгнании, у которых было настоящее правительство в изгнании, и были свободные французы, у которых не было настоящего правительства, но которые однако создали маленькую армию.
Я думал, почему бы не основать также нечто подобное среди немецких эмигрантов. Однако прежде всего большая масса эмигрантов состояла из людей, которые не желали больше иметь дела с Германией. Это были еврейские беженцы, которые теперь отряхивали со своих ног пыль Германии и не хотели ничего иного, кроме как стать англичанами или отправиться далее и стать американцами. Он думали не о том, чтобы как-то представлять немцев в изгнании, за что на них вовсе нельзя обижаться. Что я полностью недооценивал в отношении политических эмигрантов, это разобщённость. Частично это были коммунисты, частично социал-демократы — они ненавидели друг друга, как братья — частично были также правые немцы, которые не желали иметь никаких дел с обоими.
Когда была основана "Die Zeitung", у меня ещё было чувство, что быть может возможно на этих страницах вызвать к жизни нечто своего рода всеобъемлющий, внутриполитически более или менее нейтральный, однако готовящийся для какого-либо сотрудничества немцев в послевоенное время германский комитет в изгнании, совершенно не обязательно правительство в изгнании. У меня была надежда, что "Die Zeitung" станет маленьким очагом, вокруг которого все возможные политические, но не привязанные к партиям эмигранты будут собраны в немецкий комитет в Лондоне. Однако это было совершенно безнадёжно. Это была утопическая идея, от которой я вскоре затем также отказался. То, что у меня вообще была эта идея, не обязательно говорит о моём тогдашнем политическом мнении. Единственные, кто тотчас ухватились за это и кто попытался тотчас же угнездиться в "Die Zeitung", это были коммунисты, поскольку они хотели поселиться везде. Социал-демократы были категорически против, от них я тогда слышал весьма серлитые слова, они называли меня "политическим аферистом". Возможно, что в этом даже кое-что было.