Себастьян Хаффнер вырос последним из четырёх детей в этой буржуазно-либеральной семье и с самого детства сталкивался с политикой, искусством, музыкой и литературой. Уже рано у него было ощущение, что он может писать, и вёл дневник, писал новеллы и два романа, и некоторые говорят о том, что если бы не было обусловленного Гитлером драматического поворота судьбы, то Себастьян Хаффнер сделал бы себе (другое) имя в качестве писателя. Всё же это должно оставаться предположением.
Ситуация в эмиграции в Англии за весьма короткое время свела на нет писательские амбиции Хаффнера и вынудила его стать автором политических произведений, который, так сказать из своих собственных интересов берётся за перо. "История одного немца" в этом преобразовании является поворотным моментом — от автора романов к политической журналистике. Выбранное им самим название книги — производящее выразительное действие — позволяет догадываться, что Хаффнер знал о том, какое особое положение он как немец может занимать в приютившей его стране, которая находилась в тяжёлой и всё более изолированной ситуации по отношению к агрессивной Германии: как своего рода транслятор, тот, кто сделает понятным для англичан по всей видимости сошедших с ума противников в войне. От того, чтобы англичане не проиграли эту борьбу, зависит и его собственная жизнь. Хаффнер хватается за соломинку: возможно у него получится, как раз потому, что он немец, поделиться кое-чем с англичанами, что им станет полезным в борьбе с Германией? И ещё: возможно тем самым он сможет помочь себе и своей семье на некоторое время преодолеть затруднения? В октябре 1938 года родился их общий сын Оливер, у его жены был кроме того восьмилетний сын от первого брака и она снова была беременна… Одновременно он надеялся, не совсем по праву, но и не совсем без оснований, что его публицистическая работа сможет послужить тому, чтобы защищать его от интернирования в качестве враждебного иностранца.
Эта роль Хаффнера в Англии в качестве транслятора — которую он уже занимал, поскольку он реже был вынужден отдавать на перевод свои книги и статьи — была следующей основой его успеха. Хаффнер знал о военном противнике больше, чем многие другие — и он был в состоянии так это описать, что английская публика могла кое-что из этого извлечь. Главной целью Хаффнера была ведь одинакова с целью страны его пребывания: победить Гитлера. И всё же не содержится ли в этой общности между Хаффнером и Англией уже зародыш конца "чудесной дружбы", которая охладеет, когда общий враг будет побеждён?
На первых страницах "Истории одного немца" Хаффнер намекает на то, в чём он видит пользу своей книги, возможно также и своей личности: "Мой случай — самый что ни на есть средний. По нему легко понять, на что человек сегодня может рассчитывать в Германии." Несколько менее литературно и уже очень целенаправленно звучит по сравнению с этим написанный лишь несколько месяцев спустя первый абзац в книге "Germany: Jekyll and Hyde": "Эта книга преследует тройную цель. Она желает закончить дискуссию; совсем скромным образом помочь выиграть войну; обсудить предпосылки дл продолжительного мира".
В политически, психологически и финансово тяжелой ситуации первых месяцев в эмиграции "Воспоминания тридцатилетнего", написание смеси из романа становления героя, автобиографического рассказа от первого лица и политического анализа становится попыткой близкой к решению квадратуры круга: политическая история, рассказанная лично. Или: личная история, рассказанная политически. Не именно ли эта отвага, пойти на такой риск, производит особое очарование "Истории одного немца", от которого едва ли кто может освободиться? И естественно, что в руках читателя, перед его глазами глубоко замороженный в 1939 году текст оттаивает.