Сам Хаффнер едва ли мог бы представить основание для прошения об убежище в Англии. Он ведь не был преследуемым, и как раз то обстоятельство, что он по доброй воле эмигрировал, не будучи в действительности преследуемым, создало ему позже большие трудности. Тот, кто преследовался по "расовым" или политическим основаниям и каким-то образом пробился в Англию, мог рассчитывать на получение вида на жительство. Эрика Хирш также относительно без проблем получила вид на жительство, после того, как она пересекла Ла-Манш. Никогда она не рассматривалась как нежелательная или даже опасная иностранка. Правда, летом 1940 года её с детьми, как всех немцев, интернировали на острове Мэн, отдельно от мужа. Всё же никто не был в опасности снова быть высланным из страны.
Однако таких людей, как Хаффнер, кто преодолел препятствия тем, что прибыл в Англию под предлогом, затем женился и больше не желал или не мог вернуться обратно в Германию, английские власти не очень приветствовали. А собственно, на какие средства он живёт? Как можно узнать, что речь идёт не о шпионе или что бы там ни было? Странных типов из Германии в конце концов уже было в стране более чем достаточно. Так и вышло, что через несколько месяцев Хаффнер — он между тем женился и стал отцом — оказался под угрозой высылки и после начала войны был интернирован. Поскольку он видел, что его ожидают эти проблемы, то он надеялся, что его возможно могла бы защитить от опасностей предпринятая открытая публицистическая деятельность, как ведь затем собственно и произошло. Его знакомство с Варбургом уже помогло ему в случае угрожавшей высылки в июне 1939 года, а книга "Германия: Джекилл и Хайд" в июне 1940 года стала его пропуском на свободу, когда он был интернирован во второй раз.
После своего второго интернирования 24 августа 1940 года он прибыл в Лондон и остановился в пансионе на площади Брунсвик в Блумсбери. В ту же ночь на Лондон упали первые бомбы. "Это может ведь стать обычным делом", — подумал он. Со временем Хаффнер привык к этому, и позже часто случалось, что Хаффнер, который прежде уже за несколько дней до визита к зубному врачу впадал в панику, при воздушной тревоге не уходил со своей семьёй в подвал, а оставался сидеть за своим письменным столом и продолжал работать. Вероятность встретиться с немецкой ракетой, говорил он, слишком мала, чтобы часами быть оторванным от работы.
Уже через несколько дней после своего возвращения из лагеря для интернированных Хаффнер со своим прежним сотрудником по "Frankfurter Zeitung" Гансом Лотаром сформулировал концепцию газеты на немецком языке. Лотар после своей эмиграции в 1938 году стал сотрудником издательства "Secker & Warburg", в котором также была издана книга Хаффнера. Лотар предложил Хаффнеру принять участие в планируемом выпуске "Die Zeitung". Первый номер вышел 12 марта 1941 года. На первой странице была напечатана передовая статья Хаффнера о текущем военном положении, под ней приветственная телеграмма от Томаса Манна: "Похоже, что Англия ещё не думает о своём поражении, что могли бы подтвердить и нацисты, поскольку там спокойно и уверенно разрабатывают и претворяют такие планы".
Себастьян Хаффнер работал в "Die Zeitung" всего лишь примерно год. Для скорого окончания имелось несколько причин: быстро развеялись иллюзии построить вокруг газеты некую политическую группировку — не правительство в изгнании, но своего рода "Комитет свободной Германии". Тем более предложение "Observer" пришло Хаффнеру в нужный момент. Хаффнер схватился за него обеими руками. Возможность перейти в уважаемую лондонскую воскресную газету "Observer" означала для Хаффнера, что теперь он будет писать не с точки зрения немецкого эмигранта и для эмигрантов, но "под маской англичанина" сможет войти в английскую политику. Для этого он выбрал новый псевдоним: "Студент Европы". Здесь, в старинной традиционной газете, он не мог бы предстать перед читателями в качестве немца, как он сделал себя узнаваемым псевдонимом "Себастьян Хаффнер".