Ещё более сомнительной и сконструированной представляется "аргументация" Кёлера в связи с высказываниями Хаффнера в "Истории одного немца" на тему пожара рейхстага. Кёлер: "Эмигрант, который спустя шесть лет пишет об этом в Лондоне, должен был быть без обиняков уверен в виновности нацистов. Хаффнер, напротив, в своём посмертно опубликованном сочинении представляет совершенно иную точку зрения и утверждает: «Самое интересное в деле о пожаре в рейхстаге возможно было то, что в вину коммунистов верили почти повсеместно. Даже сомневающиеся не находили это всё-таки совершенно невозможным»". Разве Хаффнер в этой цитате, которую здесь представляет Кёлер, хотя бы одним слогом дал понять, что он сам разделяет предположение, что коммунисты подожгли рейхстаг? Никоим образом.
Кёлер однако пишет: "Для полностью невероятного предположения, что приписывание вины коммунистам в Германии тогда было всеобще принятым, имеется объяснение: когда Хаффнер записывал этот пассаж, борьба вокруг пожара в рейхстаге уже шла, так что это было самое раннее в 1960 году. Хаффнер не считал тогда более подходящим возлагать вину за пожар на нацистов".
Всё же Хаффнер пишет в "Истории одного немца" просто обратное тому, что Кёлер по причине востребованности для своей аргументации хотел у него прочитать. Буквально Хаффнер пишет об объявлении инсценированного "бойкота евреев" 1 апреля 1933 года следующее: "Обоснование этой меры позволило оценить тот прогресс, который нацисты сделали в течение одного месяца. Легенда о планировавшемся коммунистическом путче, которую тогда рассказывали, чтобы ограничить конституционные и гражданские права, была ещё хорошо сконструированной, достоверно выдуманной историей; да, даже посчитали необходимым создание своего рода наглядного свидетельства, тем, что позволили гореть рейхстагу".
Это высказывание не может быть более однозначным. Хаффнер, как уже было изложено в другом месте, не смог придать пожару в рейхстаге новое значение, как это позже в пятидесятые годы пытался сделать Фритц Тобиас в журнале "Spiegel", тем, что он старался доказать, что Маринус Ван дер Люббе всё же поджёг рейхстаг без чьей-либо помощи. Кёлер многие годы относится к самым решительным защитникам того тезиса, что Маринус Ван дер Люббе был единственным поджигателем. Тем не менее существовал вопрос, не скрывались ли всё же возможно за поджогом нацисты. Суждение о времени возникновения "Истории одного немца" разумеется не уводит нас в сторону от этого вопроса, совершенно не говоря уже о том, что Хаффнер никогда не судил о том, что именно могло бы быть "своевременным", а что нет.
Всё это малоубедительно. "Süddeutsche Zeitung" иронизировала: "Процесс аргументации в его тексте напоминает об определении Ницше, что философы — это люди, «которые кладут под деревом камень и затем идут его искать». Кёлер не приводит обоснованного тезиса". В действительности же возникает вопрос о мотивации атаки на Хаффнера. Он прочитал книгу Хаффнера "История одного немца" и находит её "плохой, как и всё у Хаффнера" — как выразился Кёлер 23 октября 2001 года во время дискуссии на сцене в Штутгарте, однако позже исключил всё же из этого приговора "Заметки о Гитлере" и биографию Черчилля, написанную Хаффнером.
Отрицательное (выражаясь осторожно) отношение Кёлера к Хаффнеру, которому бывшие коллеги Института Фридриха Майнеке в Берлине умели петь песни, как раз ведёт его в статье в газете "Frankfurter Allgemeinen" к запутанным подтасовкам: сев однажды на этого конька, он пишет далее: "Ввиду противоречий [которые Кёлер старательно сконструировал в связи с пожаром рейхстага — примечание издательства] возникает вопрос: что это за рукопись, с которой мы собственно имеем дело? […] Хаффнер явно позже переработал текст и сделал вставки.
Вероятно, это было его желание, чтобы рукопись была найдена и опубликована лишь после его смерти. Эта находка, в лучшем случае обнаруженная в тайном ящике его письменного стола, возможно как он рассчитывал, могла лишь усилить к ней интерес и тем самым и продажи". Лишь через несколько строк далее Кёлер, до этого пользовавшийся сослагательным наклонением, наконец-таки с пылом нападает на свою жертву: "Хаффнер сознательно в последние годы своей жизни задумал эту работу как посмертное произведение, как переработку и расширение исходного текста". Тяжеловесная атака на честность Хаффнера, как говорится, также без каких-либо следов свидетельства. Поражаешься легкомысленно вброшенной подтасовке фактов, прежде всего, если знаешь, как возникла "История одного немца".