Тем не менее в Англию попасть было очень трудно. Когда я сказал, что хочу сюда, чтобы жениться, поскольку в Германии я не мог жениться на женщине, на которой хотел жениться, то англичане заявили, что я сумасшедший: "На какие же средства Вы хотите здесь жить, у нас безработица". Во время войны это изменилось. Однако перед войной было тяжелее куда-то вписаться, чем отсюда уехать.
Как Вы получили информацию о Великобритании, как стране эмиграции? Какую картину Вашей эмиграции Вы создали из того, что Вы там ожидали?
Я уже бывал однажды в поездке в Англию. При этом я уже немного расспрашивал о жизни там, например брата моей жены и обеих её сестёр. Одна из них была актриса и у неё было какое-то занятие, а другая была в Лондоне в берлинском союзе неарийских христиан. Так что у неё тоже было какое-то дело. Позже она установила связь с квакерами, которые меня спасли.
Собственно говоря, в Германии знали довольно много об условиях для немецких эмигрантах в той или другой стране, в особенности, если сами намеревались эмигрировать. Некоторым образом ведь у меня всегда была эта мысль. Кроме того, прислушивались к тому, о чём говорят вокруг. Например, в олимпийском 1936 году, когда всё здесь было очень ослаблено, были еврейские эмигранты, которые временно возвращались сюда, смотрели олимпийские игры — с ними также ничего не случалось — и они естественно также рассказывали, как обстояли дела вне Германии. Общее впечатление тогда во время Олимпиады было такое: здесь давно уже не так плохо, как мы думали, а там гораздо тяжелее, чем мы предполагали.
Было два мнения. В кругах, о которых я рассказываю, я уже тогда говорил — и Ольга Шэфер даже повествует об этом в своих воспоминаниях — что следовало уезжать, здесь так или иначе ты будешь во всё вовлечён. Ведь нужно жить, для этого нужно работать, а мы все можем лишь писать или работать на радио, а это особое царство Геббельса, и там не избежать определённого сотрудничества, хочешь ты этого или нет. Некоторые были другого мнения, и они оставались. Но эти также вовсе не были нацистами, напротив. Эмиграция была непростым решением также и для анти-нацистов, а именно среди интеллектуалов, которые зависели от своего языка. И кто знает, что сделал бы я, не будь у меня также ещё и моих особых причин.
Как Вы оцениваете возможность внутренней эмиграции?
Внутренняя эмиграция, то есть когда ни в чём не принимают участия, не становятся членами никаких организаций — это половинчатое решение. Можно было внутренне быть совершенно против, внешне же всё же действовать на пользу режима. Это я впрочем описал в своей самой последней книге и при этом имел перед глазами определённый пример, человека, который тогда работал в киноиндустрии и в своих воспоминаниях ставил себе в заслугу то, что все фильмы были абсолютно такими, как если бы нацизма вовсе не существовало. Эти фильмы киностудии UFA тридцатых годов были совершенно аполитичными, никто ведь не произносил слов "Хайль Гитлер". При этом он оценивает это как своего рода сопротивление, однако это было именно то, чего желал Геббельс. Фильмы должны были быть безобидными, люди здесь должны иметь свои развлечения, а люди во внешнем мире должны видеть, что в Германии всё лишь наполовину так скверно, даже всё совершенно нормально. Всё это было для меня несколько сомнительным.
Я часто разговаривал об этом со своей теперешней женой, моей второй женой. Она была в то время здесь журналистом, и она всегда защищает это. Она говорит, что ведь здесь были также и не только нацисты, и люди ведь хотели читать хоть немного приятных вещей. Да и о себе следует думать тоже. Я по-прежнему придерживаюсь мнения, что это была обоюдоострая позиция, и при этом невозможно иметь совершенно чистую совесть, именно в том числе и когда приуменьшают опасности жизни здесь и приукрашивают её. Это относится также к дирижёрам — Фюртвэнглеру, Бёму — которые остались здесь и вообще говоря, делали высоко ценимые концерты симфоний Бетховена. Естественно, тем самым они дарили радость многим не-нацистам и анти-нацистам, однако одновременно они украшали Третий Рейх и вносили вклад в преуменьшение его опасности, желая того или нет. Однако об этом сегодня можно думать по-разному. С другой стороны, если бы выехали все не-нацисты, какой стала бы тогда жизнь здесь?