Подобно светлякам или звездочкам, засверкали теперь повсюду тысячи язычков пламени: среди древесной листвы, в дуплах деревьев, среди скал и в углублениях почвы, в кустах и на опушке со всех сторон сбегающего в долину леса.
Вот из-за ограды храма послышалось торжественное, заунывное пение. Женские и мужские голоса, проходя всю гамму оттенков, красиво сливались с грациозной мелодией флейт.
Любопытство подмывало меня заглянуть внутрь храма. Я повесил на шею бинокль и, удостоверившись, что за нами никто не следит, осторожно перебрался вместе со спутником через гребень холма. Спутника я решил оставить у лошадей, а сам остался наверху один для того, чтобы лучше следить за течением празднества. В случае опасности, сигналом для проводника должны были служить два выстрела из браунинга. По возможности бесшумно, держась в тени, я подполз к самому храму. Никто не обращал на меня никакого внимания. Я достиг до самого входа сквозь ограду и украдкой заглянул внутрь.
Внутренность храма была тускло освещена факелами и лампадами. В самом центре сидел на корточках первосвященник. Небольшая секира свисала у него с пояса, а перед ним горела масляная лампада, имевшая форму четырехугольной тарелки, в каждом углу которой горело по фитилю. Вдоль одной из стен разместилось высшее жречество в белоснежных одеждах, с плотно заверченными тюрбанами. Напротив входа сидели до 30 жрецов, облеченных в черные с белыми полосами одежды, это были так называемые «кавали»[4]. Все они или играли на флейте или ударяли в тамбурин. Вокруг стояли монахи в коричневых плащах и монахини все в белом. С силой ударяя в тамбурины, кавали время от времени заглушали бесхитростный напев гимна, напеваемого священнослужителями. Пилигримы снаружи присоединяли свои голоса к этому хору. Все громче, все оглушительнее становилась музыка, взметывалась целая буря звуков, музыканты подбрасывали высоко вверх свои инструменты, вновь ловили их и лобызали, вертясь в то же время волчком и судорожно дергая руками и ногами до тех пор, пока в изнеможении не падали с пеной у рта на землю. Потом они снова вскакивали, адский шум возобновлялся, а гул многотысячной толпы в долине становился все оглушительнее. Какое-то безумие охватывало массы. Исступление овладевало и музыкантами.
Посредине двора святилища горели четыре лампады, по форме похожие на тарелки с четырьмя носками. Лампада стояла на особом возвышении, и один из факиров подливал в нее масло из кувшина. Другой факир стоял тут же с зажженным факелом. Немного спустя факиры выстроились уже в круг, посреди которого горела лампада. Вот к этой группе аскетов приближается статный старик с длинной бородой. Его светлое, ниспадавшее до пят одеяние расцвечено красными, белыми и черными полосами. За ним следовали эмир и великий шейх, оба в ослепительно белых одеяниях, и высшие священнослужители в черных плащах и с черными повязками на головах. Процессию замыкали факиры в своих мрачных темно-коричневых одеяниях. Внутренний ряд начал медленно двигаться вокруг лампады, за ним последовал и второй круг, составившийся из попарно шедших священнослужителей. Снова звучали флейты и тамбурины. Факиры, кружившиеся в центре, двигались в такт музыке и, раскачиваясь, то поднимали, то опускали руки. Когда оба круга, не расстраиваясь, образовывали одно сплошное кольцо, они останавливались на месте и запевали различные гимны на курдском наречии. Вдоль одной из стен расположились музыканты; подле них стояли женщины в белых одеждах, с черными головными повязками. Внешний ряд, двигавшийся попарно, продолжал выступать мерной, торжественной поступью, а факиры внутри принялись быстро вертеться. Все быстрее и быстрее бесновались они в головокружительной пляске, все неистовее становился и темп музыки, и, в конце концов, в полном изнеможении, они падали на землю под пронзительные крики женщин.
Я вновь поднялся к своему прежнему наблюдательному пункту. Отсюда хорошо было видно, как под звуки флейт и тамбуринов вихрем носились танцующие пары. Вся эта сцена освещалась светом факелов и лампад. Вот еще появилась целая ватага иезидов-бедуинов, вооруженных ружьями. Они обрывали ветви у дубов, засовывали их в дула своего оружия и стреляли в воздух.
4
У иезидов существует строгая иерархия. Высшему духовному главе — шейху Надиру подчинены пять рангов священнослужителей. Вторую степень и составляют кавали или совещатели, на обязанности которых лежит произнесение священных слов и гимнов во время богослужений.
