Она отключилась. Уилбур посидел некоторое время, постепенно успокаиваясь. Молодежь вернулась в комнату и уставилась на него глазами собак, рвущихся на прогулку.
— Остаемся, — сообщил Уилбур, вытирая пальцы о простыню.
— Какие поручения? — осведомился парень.
Уилбур открыл чемодан и вынул из него конверт. Снял колечко-резинку и развернул веером на кровати снимки венецианского палаццо:
— Знакомьтесь.
— Наизусть знаем, — недовольно повела вздернутым носиком девица. — От подвалов до чердаков в голубином дерьме. Приливы и отливы, графики квестуры и национальной полиции.
— Впечатляет. Доставьте мне удовольствие, пройдитесь еще разок.
Помощники мрачно сгребли фото, а Уилбур подошел к бару, налил на четыре пальца чего-то темного и крепкого и сразу же опрокинул в себя. Тепло разошлось по телу, пальцы вонзились в очередной апельсин. Перекличку гондольеров заглушил всплывший в сознании голос Марианны. Он встречался с ней лишь однажды, но уже тогда ему хотелось перепрыгнуть через стол-мастодонт и порвать ей глотку.
Смакуя дольку апельсина, он зажмурился и представил, как сжимает пальцами ее шею.
17
Снаружи завывали туманные рожки.
Виктору показалось, что кто-то стучится. Он проснулся, заспешил к двери, но не обнаружил за нею никого.
Было еще не поздно, но узкие улицы и стальное небо всасывали дневной свет без остатка. Сквозь туман просвечивали жемчужинки огней. Виктор выглянул в окно и увидел на всех домах закрытые ставни. Венецианцы не приглашали заглянуть в свои дома. Сначала вандалы, потом сарацины, теперь эти… чемоданщики, шатающиеся по тратториям.[7] Брутто![8]
Виктор представил себе, как он встречается с Миммо. Тот только покачивает головой, удивляясь игре воображения старого профессора. Приглашает Виктора на чашку чаю с бискотти,[9] сочувственно улыбается. Зловещие списки оказываются нудной бюрократической канцелярщиной безмятежного значения. Виктор переоделся, сунул конверт Миммо в карман и вышел.
Но внизу, вдохнув металлический воздух, насквозь пропитанный дождем, он снова поверил Мейеру. Вынул из кармана клубную карточку Сары, всмотрелся в улыбающуюся конопатую мордашку. И представил себе труп Сальваторе Миммо, гниющий под мокрыми булыжниками мостовой.
18
Слуга вошел с чашкой горячего шоколада и задержался перед стеклянной витриной, из которой на него высокомерно уставилась мумифицированная женская голова.
Как обычно, он поклонился витрине и пробормотал:
— Буон джорно, синьора.[10]
В бессчетный раз — сорок два года непорочной службы! — совершив этот привычный ритуал, старик продолжил путь к кабинету судьи. Поправил галстук, постучался в дубовую дверь.
— Войдите!
Как обычно в это время дня, судья сидел в своем любимом кресле и любовался Большим каналом. В комнате темно, лишь через окно проникают отблески света из соседних окон, отраженные водой канала. Слуга, однако, уверенно выбирает путь, чтобы не задеть бесчисленные вазы и статуэтки, которыми заставлено помещение. И знает, куда поставить чашку, чтобы его честь смог ее достать без затруднений. Две хрупкие руки протягиваются к чашке, его честь вдыхает аромат.
— Что нового, Джанлукка? — спросил судья сухим и шершавым, несмотря на своевременный прием лекарств, голосом.
— Еще один славный день Республики, ваша честь, — обычной формулой ответил слуга.
— Подробнее, пожалуйста, — потребовал судья, звякнув фальшивыми зубами о край чашки и с наслаждением протянув: — М-м-м-м…
В тусклом свете Джанлукка разглядел перстень со львом, чудом державшийся на иссохшем пальце его чести.
— Туман продержится до завтрашнего утра. Синьорина Ливорнези доставила свежий абрикосовый джем. Вызванные ожидают в приемной, — выложил слуга важнейшие мировые новости.
Судья Паоло Андолини со вздохом вернул чашку Джанлукке, позволил помочь себе подняться и сменить шлепанцы на более подходящую к костюму обувь.
Когда судья вошел в скупо обставленную приемную, стены которой украшали заросшие пылью старинные картины, навстречу ему с алого бархатного дивана поднялись двое мужчин и женщина.
Женщина с темными, стянутыми на затылке волосами волновалась больше всех. Ее карие глаза увлеченно изучали узор ковра. Новичок. Сильвия Меццатто, служащая банка, замужем, дети — припомнил судья анкетные данные. Завербована бабушкой, на смертном одре, можно сказать. Без ведома матери Сильвии. Мужчины — старые кадры. Тихие типы в скромных костюмах, всегда начеку, занимают скучные гражданские должности, прикрывающие их истинное значение.