— Что нового, Джанлукка? — спросил судья сухим и шершавым, несмотря на своевременный прием лекарств, голосом.
— Еще один славный день Республики, ваша честь, — обычной формулой ответил слуга.
— Подробнее, пожалуйста, — потребовал судья, звякнув фальшивыми зубами о край чашки и с наслаждением протянув: — М-м-м-м…
В тусклом свете Джанлукка разглядел перстень со львом, чудом державшийся на иссохшем пальце его чести.
— Туман продержится до завтрашнего утра. Синьорина Ливорнези доставила свежий абрикосовый джем. Вызванные ожидают в приемной, — выложил слуга важнейшие мировые новости.
Судья Паоло Андолини со вздохом вернул чашку Джанлукке, позволил помочь себе подняться и сменить шлепанцы на более подходящую к костюму обувь.
Когда судья вошел в скупо обставленную приемную, стены которой украшали заросшие пылью старинные картины, навстречу ему с алого бархатного дивана поднялись двое мужчин и женщина.
Женщина с темными, стянутыми на затылке волосами волновалась больше всех. Ее карие глаза увлеченно изучали узор ковра. Новичок. Сильвия Меццатто, служащая банка, замужем, дети — припомнил судья анкетные данные. Завербована бабушкой, на смертном одре, можно сказать. Без ведома матери Сильвии. Мужчины — старые кадры. Тихие типы в скромных костюмах, всегда начеку, занимают скучные гражданские должности, прикрывающие их истинное значение.
— Талент в Венеции, эминенца, — сообщил один из «костюмов».
— Наш нью-йоркский филиал выслал за ним своих людей, — добавила Сильвия, чтобы отметиться перед судьей, последним из династии, восходящей к самому Энцо Андолини, великому и ужасному.
— Имеется также неподтвержденное сообщение о Ренегате, — добавил «костюм» с долей сожаления.
— Да, Карло? — насторожился судья.
— Американцы провели его до Вены. Он прилетел туда из Лондона. Там затерялся.
— Если он встретится с Талентом… — протянул судья.
Ренегат. Гнусный предатель. Вымолвить страшно. «Костюм» явно чувствовал себя неуютно, галстук казался ему удавкой.
— Мы мобилизуем ресурсы, эминенца. Если он коснется земли Венеции…
— Здесь сгинет! — воскликнул судья. Три десятка лет возглавлял Паоло Андолини Уголовный суд Венеции и ушел в отставку лишь две зимы назад, когда умерла его обожаемая жена Филумена. Он уставился на свои ногти… пора подровнять… — А квестура?
— Ничего не видят и ничего не слышат… пока что. Надолго ли… Слишком много новых кадров. Особенно один беспокойный детектив… Инспектор Карреджо.
— Досье! — Судья протянул руку, и Сильвия положила в нее папку.
Он на секунду задержал пальцы на ее коже и с удовольствием заметил, как вспыхнуло лицо женщины. Открыл папку. Фотоснимки Виктора Талента в разных позах и ситуациях. Вот он с Мейером на тротуаре, а здесь, голый, кувыркается в постели со своей Салли… пикантно!.. а вот в экспресс-прачечной с носками и рубашками. Добросовестная девушка, аккуратная. Жаль, что пришлось от нее избавиться.
— С девушкой разобрались?
— Вчера на мясокомбинате в Нью-Джерси, — бесстрастно сообщила Сильвия.
— В пересменок, — вставил второй «костюм», тоже желая отметиться.
Судья перевел взгляд на обои, на которых множество крохотных трирем суматошно толклось между какими-то дальними странами. Дела запутывались, появлялись новые игроки, безжалостные конкуренты. Армянская диаспора вытеснила его людей из торговли живым товаром на Балканах. Афганцы уничтожили нескольких венецианцев в районе Киберского перевала. Бесследно пропали ребята. Лишь головы их пуштунские крестьяне любезно выставили на обочине близ полицейского участка.
Судья слизнул с губ остатки шоколада и заметил, как Сильвия отвела глаза.
— Пусть Талентом займутся наши американские друзья. Они должны себя оправдать. Кроме того, они все делают, как бизоны в посудной лавке. Громко и театрально.
— Но, ваша честь… — встрепенулся «костюм». — Извините, эминенца, — сник он, раздавленный взглядом судьи.
— Ежевечерние доклады здесь, в этой комнате. — Судья пошевелил рукой в воздухе, и перед ними возник Джанлукка, что знаменовало окончание аудиенции.
Посетители поднялись, откланялись и удалились. Джанлукка оправил после них диван и повернулся к хозяину:
— Что-нибудь прикажете, эминенца?
Судья почмокал губами, стараясь не поддаваться мстительным фантазиям в отношении Ренегата. Справившись с кровавыми видениями, он сделал еще одно усилие и поборол возникшее взамен желание немедленно перегнуть только что ушедшую Сильвию через свой письменный стол и… Ладно, успеется.
— Принеси мне телефон. Сыграем в кошки-мышки.
19
Громадное здание Государственного архива, хранящее свидетельства множества злых и несколько меньшего количества добрых дел граждан Венеции, оказалось окутанным синтетической пленкой. Ленивые рабочие, не обращая внимания на прохожих внизу, неспешно отмывали многолетнюю грязь водяными пистолетами.
— Вам синьора Миммо? — Молодая строгая дама изучила удостоверение ЮНЕСКО и попросила подождать. Из-под купола, где реставраторы скребли живописный плафон, доносился звук, напоминающий скрежет бормашины древнего дантиста.
Дежурная вернулась с пожилым джентльменом в костюме столь дорогом, что странно было его видеть на скромном государственном служащем.
— Я директор архива Вильо. Какого характера у вас дело к мистеру Миммо, мистер… Талент? — спросил вновь пришедший, заглянув в удостоверение Виктора.
Виктор постарался выглядеть спокойным и непринужденным. Он объяснил, что давно не видел Миммо и хотел бы пригласить его на ланч.
— Вот как. Далекий путь проделали. И давно вы знакомы с Миммо?
Молодая женщина у стола тем временем озабоченно нашептывала что-то в телефонную трубку. Реставраторы прекратили скрипеть и уставились вниз. В Венеции народ сразу чует, когда какого-нибудь бедолагу готовятся сжевать административные челюсти. Наблюдать эту процедуру всегда занятно, особенно если ты не жертва.
Виктор рассеянно улыбнулся:
— Ну, может, года два или три… Если это трудно…
— Нет-нет, вовсе не трудно.
Вильо нахмурился, осторожно тронул Виктора за рукав и кивнул в сторону темного коридора. Виктор послушно последовал за шеф-архивариусом, а девица положила трубку и уставилась им вслед.
— Отель удобный? — обеспокоенно спросил старик.
— Чудесный! — заверил Виктор, косясь на груды книг и папок, очевидно, недавно снятых с длиннющих запыленных полок.
Вильо остановился возле простой двери с номером 33. Он обернулся, как будто наслаждаясь беспокойством Виктора. Вытащив из кармана древний латунный ключ, Вильо вручил его Виктору:
— Номер тридцать три, кабинет вашего друга Миммо. Прошу. Отоприте и загляните.
Виктор молча принял ключ и сунул его в замочную скважину. Дверь открылась.
Пыль. Везде толстый слой пыли. Заросшая пылью паутина. Разломанный стул валяется возле двери.
— Значит, вы старый друг Миммо? Значит, ланч?
Виктор отпрянул от гневно накинувшегося на него архивариуса и ненароком смахнул на пол «архитекторскую» настольную лампу в жестяном колпаке. Звук падения лампы отрезвил Вильо. Взгляд его соскользнул с американца и буравил поросшую плесенью стену. Теперь голос его дрожал.
— Он был добрым другом. Восемнадцать лет работал в архиве. Ни разу не заболел, ни разу не опоздал. Вдовец. Однажды утром Сальваторе появился взбудораженный, в страшной спешке, без обычного приветствия. Вбежал в кабинет и заперся. Я прошел за ним и услышал, что он заблокировал дверь стулом. Я постучал: «Сальваторе, что с тобой?» Подождал. Ответа не было. Ни звука. Я взял людей, взял запасной ключ… — Вильо огляделся, и Виктор заметил, что он испуган. — Никого. Здесь нет окон, нет других дверей. Исчез без следа. И ни слуху ни духу. Можете вы это объяснить?