– Прошу прощения, господин Скай, больше такого не повторится. К следующему уроку я буду готова, – отбарабанила я скороговоркой традиционное в таких случаях извинение.
Все чуть ли не клятвенно обещают подготовиться к следующему разу, только кто действительно после выговора преподавателя начинает неустанную зубрёжку? Но ученицы старательно делают вид, будто раскаиваются искренне, а учителя – будто и впрямь верят.
Гален неожиданно коснулся моего подбородка, сжал странно прохладными пальцами, поворачивая моё лицо к падающему из окна солнечному свету. Сейчас, впервые стоя так близко к новому учителю, я отметила вдруг, что мы одного роста. Ничего удивительного, разумеется, – я самая высокая как среди голубок «Гнезда», так и в классе и порой даже на иных мужчин мне приходится смотреть сверху вниз.
Гален же впился в моё лицо взглядом внимательным, изучающим, задумчивым. Я застыла, с трудом сдерживаясь, чтобы не сбросить чужие пальцы, не полоснуть когтями по наглой руке, позволившей себе прикоснуться ко мне. Прижав к груди тетрадь, смотрела в светлые глаза под пушистыми ресницами, показавшиеся внезапно гладью водной, ровной, посеребрённой чуть солнцем.
Губы изогнулись в слабой удовлетворённой усмешке, и мужчина убрал руку. Обошёл меня, задев мимолётно ладонью мои ягодицы через грубую ткань длинного форменного тёмно-синего платья. Я вздрогнула, стиснула зубы. Не глядя на меня, Гален вернулся за стол, указал на дверь.
– Можете идти, – разрешил тоном равнодушным, словно и не пытался только что пощупать ученицу.
Я повернулась и опрометью выскочила из кабинета истории. Захлопнула за собой дверь, отошла к ряду окон, тянущихся по коридору напротив дверей классов. Глубоко вздохнула, собирая удивление, напряжение, раздражение, оставшиеся после странного поведения учителя.
Терпеть не могу, когда ко мне прикасаются без моего разрешения. Особенно мужчины. Особенно незнакомые мужчины.
– Ну, Ева, и чего хотел от тебя господин Скай?
И Беатрис уже тут как тут. Может, и вовсе не отходила далеко, желая узнать подробности из первых рук. Будто никому неизвестно, что Беатрис усердно стреляет глазками в сторону нового учителя с первого его рабочего дня в нашей школе.
– Интересовался, почему я не отвечаю на уроках, – призналась я честно.
– И больше ничего? – уточнила Беатрис пытливо.
– Ничего. Или он должен был ещё о чем-то спросить?
Девушка огляделась и понизила голос до заговорщицкого шепота:
– Мой папа считает, что с этим господином Скаем не всё чисто.
Отец Беатрис, господин Овертен, главный городской судья, известен на весь Тирс и окрестности своей неподкупностью, суровостью и подозрительностью, переходящей порой в паранойю. Было бы удивительно, если бы он не нашёл в биографии нового учителя своей единственной дочери каких-нибудь тёмных пятен и жутких неприглядных секретов.
– Папа его проверил, – продолжила девушка. – Молодой, привлекательный и холостой мужчина променял вдруг столицу с её возможностями и развлечениями на наш унылый провинциальный Тирс – согласись, это немного странно. Наверняка произошло что-то, что вынудило его переехать, скандал там какой или замешан оказался в тёмных делишках. И знаешь, что удалось выяснить папе? Ничего! Я сама слышала, как он сказал, что досье на господина Ская толщиной с книжку для маленьких детей и такое же по содержанию, то есть там всё исключительно просто, ясно, скучно и пристойно. А так не бывает!
– Думаешь, человек не может прожить вполне обычную, простую и скучную жизнь? – спросила я, не скрывая насмешки. – Две трети населения Тирса и ещё множества подобных ему городов именно так и живёт.
– Какая же ты всё-таки зануда. Если бы ты просыпалась не к концу урока, а пораньше, то давно бы уже поняла, что не может мужчина с таким красивым, порочным лицом вести обычную скучную жизнь. Кстати, оставшихся в живых родственников у господина Ская нет, родители погибли, ещё когда он был ребёнком. Никаких сведений о жене, если таковая вообще была, о возможных детях, брачных и внебрачных, или о невестах. В столице преподавал в частном пансионе для мальчиков, рекомендации прекрасные.