Не эту ли надпись имел в виду Пушкин, вспоминая в Михайловском друга юности?
Рассказ о кончине Корсакова, да и пушкинские строки о русской могиле в далеком чужом краю должны были крепко запасть в души лицеистов. Не забыл их и Горчаков, о котором поэт в том же стихотворении «19 октября» писал:
Блестящий дипломат светлейший князь Александр Михайлович Горчаков, как известно, стал впоследствии министром иностранных дел России. В середине же 1830-х годов он занимал должность секретаря Русской миссии в Риме, где за полтора десятилетия до того начал так быстро оборвавшуюся заграничную службу Корсаков.
Однажды Энгельгардт получил от Горчакова письмо с сообщением, которым поспешил поделиться с другим своим бывшим воспитанником — В. Д. Вольховским — лицейским «Суворчиком», уже ставшим к тому времени боевым генералом. «Вчера, — писал ему Энгельгардт 30 августа 1835 года, — я имел от Горчакова письмо и рисунок маленького памятника, который поставил он бедному нашему трубадуру Корсакову, под густым кипарисом близ церковной ограды во Флоренции».
Относительно искренности дружеских чувств Горчакова к Пушкину высказываются оговорки. Но в этом случае дипломат оправдал сказанное о нем поэтом:
Энгельгардт в письме к Вольховскому добавлял: «Этот печальный подарок меня очень обрадовал». Он должен был обрадовать многих…
Как-то в Москве я разговаривал с писателем и историком Н. Я. Эйдельманом. «Хорошо было бы разыскать могилу Корсакова», — заметил он.
Легко сказать! «Под густым кипарисом близ церковной ограды во Флоренции» — указание не слишком точное, хотя, казалось бы, и богатое для одной фразы деталями. Правда, круг поисков значительно сужался, если из множества флорентийских церквей исключить те, что вплотную примыкают к другим зданиям и не имеют «кьостри» — внутренних двориков, а следовательно, рядом с ними нет ни кипарисов, ни оград. Но и после этого предстояло обойти, если даже ограничиться центром города, не меньше десятка действующих или закрытых церквей. Все они сильно пострадали во время катастрофического наводнения 1966 года, когда река Арно, выйдя из берегов, затопила, занесла толстым слоем грязи значительную часть города, включая исторический центр. В последующие годы в ходе реставрационных работ надгробные плиты и внутри церквей пришлось перекладывать. Некоторые из них, плохо сохранившиеся, не представлявшие, по мнению реставраторов, художественной или исторической ценности, могли быть, как мне сказали, и уничтожены. А кто во Флоренции знает, что у великого русского поэта был друг по имени Николай Корсаков?
Каждый раз, приезжая по журналистским делам в город на Арно, я старался выкроить время на поиски могилы Корсакова. Но как ограничиться лишь одной этой целью, если в Сан Марко кельи на верхнем этаже монастырского здания расписаны фресками Фра Анджелико? Как в Санта Мария Новелла пройти мимо произведений Мазаччо и Гирландайо? Как не присесть на скамейке в брунеллесковской капелле Пацци, что стоит во дворике Санта Кроче? Говорят, что архитектура — это застывшая музыка. Нет, в капелле Пацци музыка архитектуры не окаменела. Едва слышной мелодией поднимается она вдоль стен по пилястрам; неожиданно, вместе с числом и глубиной каннелюр, меняет ритм, становится громче. Затем, то медленно растекаясь по карнизам, то завихряясь в полукружии сводов, достигает купола и, мощно прозвучав в нем, улетает в небо.
Я уж не говорю о микеланджеловской усыпальнице Медичи в Сан Лоренцо…
Словом, поиски затягивались. Однако и бросить их, не доведя до конца, было уже невозможно:
Пушкинское «чтоб некогда нашел», имеющее, конечно, в стихотворении смысл случайной находки, теперь словно приобретало значение наказа, оставленного поэтом.