Об обращении в протестантизм и последующем отречении от него мы уже знаем. Что касается другой причины, быть может, лишившей нас каких-то дополнительных сведений о русских знакомых Боччеллы, а через них и о Пушкине, то его семейная жизнь действительно не сложилась. Если сам он, как писал Бутурлин, воспламенялся к Евиным дщерям всегда платонически, то его супруга имела иную репутацию. И дело не только в том, что она была фавориткой Карла-Людовика.
Как-то в Италии мне попались письма Амацилии Пачини, той самой, что маленькой девочкой была изображена на картине К. Брюллова «Всадница», а несколько лет позже — вместе с удочерившей ее графиней Ю. П. Самойловой, удаляющейся с бала. В одном из этих писем Амацилия писала отцу — популярному оперному композитору Джованни Пачини, что в Милан «приехала маркиза Боччелла с дочерьми, и мама, у которой немного злой язык, говорит, чтобы я пошла навестить своих сестер». Позже ни для кого во Флоренции не была секретом связь маркизы Боччелла с А. Н. Демидовым, разошедшимся к тому времени со своей женой — племянницей Наполеона.
По мнению Доменико Корси, принявшего в архив бумаги Боччеллы, вся его переписка была уничтожена. Все же я предпринял еще одну попытку разыскать ее. Так, в доме профессора Пьерфранко Динуччи обнаружились альбомы с визитными карточками людей, с которыми Боччелла встречался в 1836–1859 годах. На них около ста двадцати русских и польских имен. Назову, в частности, Андрея Карамзина, гостившего в демидовском поместье под Флоренцией, и Владимира Стасова, служившего в 1851–1854 годах секретарем А. Н. Демидова.
Если другие документы Боччеллы где-то сохранились, то, быть может, в них есть и сведения о его поездке в Россию. Пока же встреча с ним Пушкина представляется мне маловероятной.
ТРИ ПОРТРЕТА Е. К. ВОРОНЦОВОЙ
В одном из залов Национального музея в Стокгольме, в стоящей под окном витрине я увидел миниатюру — портрет женщины с хорошо знакомым лицом. Впрочем, дело не только в чертах ее лица, хотя и они весьма характерны: крупный, не нарушающий, однако, общего впечатления миловидности, нос, небольшой рот, высокий лоб, чуть раскосый разрез глаз. Знакомо выражение этого лица — томное, как говаривали в старину, с затаенной улыбкой на губах. Знаком и легкий наклон головы на изящной, изогнутой в повороте шее. Такой запечатлена и на других портретах графиня, позже — светлейшая княгиня, Елизавета Ксаверьевна Воронцова.
Пристально всматриваться в ее лицо побуждают посвященные ей Пушкиным стихи, такие шедевры лирики, как «Талисман», «Сожженное письмо», «Желание славы», «Все в жертву памяти твоей…» и, наконец, «Прощание»:
В автографе это стихотворение датировано 5 октября 1830 года. Оно написано болдинской осенью, в преддверии женитьбы поэта, более шести лет спустя после разлуки с той, кому адресовано.
Среди портретных рисунков самого Пушкина Воронцовой принадлежит по числу первое место. В его рукописях — около тридцати ее изображений. Замечу попутно, что на черновике одного из писем одесского периода рядом с Воронцовой нарисована фигура летящего Меркурия по известной скульптуре Джанболоньи, находящейся во флорентийском музее Барджелло. В музейных запасниках бывшего дворца Воронцовых в Алупке я видел такую же бронзовую статуэтку. Если фигурка вестника богов Меркурия в доме Воронцовых могла сыграть какую-то роль в жизни Пушкина, то она приобретает для нас иное значение, нежели просто сувенир, привезенный сиятельными путешественниками из Италии.
…И вот новая, неожиданная встреча с Воронцовой в зале шведского Национального музея. Те же черты лица, та же едва уловимая улыбка, легкий наклон головы. То, что на миниатюре изображена именно она, было настолько очевидно, что я не сразу прочитал надпись на музейной этикетке. На ней значилось, что портрет графини Воронцовой выполнен в 1819 году на севрском фарфоре Мари Виктуар Жакото.