Возникали, однако, сомнения. Ведь письма самого Горчакова мы не знаем. А Энгельгардт, быть может, допустил какую-то ошибку, пересказывая его? Что если Корсаков похоронен не в самом городе, а где-нибудь в его окрестностях? Вспомнился дом на холмистой гряде над Арно с мемориальной доской: «В этой вилле в 1878 году жил и творил Петр Ильич Чайковский. Бескрайность русских равнин и плавность холмов Тосканы слились воедино в его бессмертных мелодиях». Неподалеку от этой виллы есть старинная церквушка. С оградой и кипарисами. А дальше еще одна… В этом случае поиски намного бы усложнились.
Но вначале следовало, пожалуй, побывать на флорентийских кладбищах. Д. С. Лихачев писал, что тот, кто боится кладбищ, сам мертв душой. Для итальянцев они «камписанти» — «святые поля». Благодаря такому отношению кладбище становится со временем памятником культуры, истории и может служить источником информации, которую не найдешь ни в книгах, ни в архивах. Камень долговечнее бумаги.
Признаться, мне даже хотелось, чтобы друг Пушкина обрел свой последний приют на том из них, что называется «Протестантским», или «Английским», — в первой половине XIX века английская колония во Флоренции из всех иностранных была самой многочисленной. Однако на нем хоронили не только англичан и не только протестантов, а и иностранцев иных христианских, помимо католического, вероисповеданий. Находится оно на бульварном кольце, проложенном так же, как в Москве, на месте снесенных городских стен. Но башни с воротами во Флоренции сохранили что и сейчас украшает город — они стоят посреди созданных вокруг них площадей. На одной же из площадей, носящей имя Донателло, башни нет, но возвышается искусственный холм — остаток земляной насыпи, примыкавшей некогда к каменной стене. Это и есть «Английское кладбище», густо заросшее теперь кустами роз и высокими стройными кипарисами. Во второй половине прошлого столетия его романтический вид навел немецкого художника Арнольда Беклина на идею картины «Остров мертвых». Оно и сейчас выглядит островом, правда, не посреди озера, как на картине, а между двух встречных потоков автомобильного движения. Впрочем, городской шум там почти не слышен. Его словно гасят раскачивающиеся вершины вековых деревьев. Давно закрытое, «Английское кладбище» охраняется как памятник культуры и в определенные дни и часы доступно для посетителей.
Кипарисы, железная ограда. Правда, нет церкви.
Не найдя имени Корсакова в хранящейся у сторожа переписанной в алфавитном порядке регистрационной книге, я все же пошел бродить по холму. Стояло яркое, солнечное утро, но на траве еще лежала густая роса. Котенок сторожа, пытаясь затеять со мной игру, старался перепрыгивать с одной каменной плиты на другую, так чтобы не замочить лап. Промахнувшись, он отряхивал их с небрежным изяществом, явно давая понять, что ничего особенного не случилось.
Раздвигая кусты одичавших роз, я вчитывался в полустертые временем, иногда подернутые мхом надписи. Среди них попадались и русские, с громкими титулами. Но дольше других я задержался у одной, совсем без фамилии, зато с двумя именами: «Негритянка Калима, в крещении Надежда, родилась в Нубии…» Странная судьба — наверно, еще девочкой быть увезенной с берегов Нила не такими уж частыми в те времена в Африке русскими путешественниками, очевидно, побывать в заснеженной России и умереть, сопровождая господ в поездке по Италии. Позаботившись о спасении души своей служанки, они, однако, написали и то имя, что было дано ей при рождении.
За несколько лет до того я видел в Риме на выставке, предшествовавшей распродаже с аукциона остатков художественной коллекции Зинаиды Волконской, рисунок без подписи художника, но с пометкой по-русски «Флоренция» и датой середины прошлого века. В гостиной, уютно расположившись в креслах и на диване, сидят мужчины и дамы. В дверях стоит служанка с подносом в руках. Впрочем, кажется, служанка на рисунке не была похожа на негритянку…
И здесь, и на других флорентийских камписанти поиски результатов не дали.
Летом, во время отпуска, приехав в Ленинград, я зашел в Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР. Заведовавшая тогда Пушкинским кабинетом В. В. Зайцева приготовила для меня целую стопу книг. Но никаких дополнительных подробностей или хотя бы маленькой детали, которая могла подсказать новое направление поисков, обнаружить в них не удалось. Видимо, все дошедшие до нас сведения о кончине Корсакова и памятнике, поставленном Горчаковым, были изложены еще Н. Гастфрейндом в его работе «Товарищи Пушкина по императорскому Царскосельскому Лицею», изданной в 1912–1913 годах в Петербурге, — три тома со скромным подзаголовком: «Материалы для словаря лицеистов Первого курса 1811–1817 гг.».