Аукцион, организованный известной английской фирмой «Кристи», что само по себе свидетельствовало о качестве поступивших на продажу произведений искусства, проходил в несколько приемов и включал в себя, конечно, не только вещи из собрания З. А. Волконской. Отдельно распродавались живопись, графика, мебель, прикладное искусство. Каждому сеансу предшествовала открытая для посетителей выставка. На ту, где были представлены «русские портреты», я привез находившихся тогда в Риме наших художников-реставраторов В. В. Романову и И. П. Сурова, а также постоянно жившего там художника Г. И. Шилтяна. Внимательно осмотрев портреты, все они сошлись на том, что, хотя визуально авторство ни подтвердить, ни опровергнуть невозможно, высокое качество живописи говорит о том, что эти работы не копии, а оригиналы, причем крупных мастеров.
Наряду с большими портретами внимание привлекала и миниатюра, написанная маслом на меди с изображением немолодой женщины в чепце, с орденской лентой через плечо и приколотым на груди знаком ордена Святой Екатерины с фрейлинским шрифтом. Взяв ее в руки, прочитал выгравированную на обороте надпись: «Княгиня Александра Николаевна Волконская. Портрет, бывший при моем отце в тюрьме и ссылке».
В монографии искусствоведа Т. В. Алексеевой о творчестве Боровиковского упоминается миниатюрная копия на меди С портрета отца декабриста С. Г. Волконского, находившаяся при нем в сибирской ссылке.
Где она сейчас находится — неизвестно. Очевидно, портрет его матери, поступивший на римский аукцион, был ему парным. И хотя в данном случае речь шла лишь о копии, она тоже, без сомнения, представляла и художественную, и историческую ценность.
Обо всем этом я писал тогда же в своей газете, где был воспроизведен и портрет на меди А. Н. Волконской. Писал и рассказывал друзьям. Одним из моих слушателей был приехавший в Италию поэт Андрей Вознесенский. Видимо, рассказ произвел на него впечатление. Так родилось стихотворение «Римская распродажа»:
Позже мне довелось слышать от музейных работников обиженное: «Разве это от нас зависит!» Не следует, конечно, воспринимать поэтические строки буквально. Остается, однако, фактом, что в пятидесятые годы Леммерман предлагал и нам приобрести коллекцию З. А. Волконской, в которой, помимо семейных портретов, рукописей Пушкина, Гоголя, были и автографы Глинки (опубликован затем И. С. Зильберштейном), Жуковского, Веневитинова, Вяземского, Баратынского, Языкова, Дениса Давыдова, Мицкевича и многих других видных представителей отечественной и зарубежной культуры, да и государственных деятелей, в том числе письма Александра I. О приобретении архива велись переговоры, длительные. Но закончились они тем, что кто-то решил, что он «особого интереса» для наших музеев не представляет!
Рукописных материалов — писем, альбомов, то есть собственно архива З. А. Волконской, на распродаже в Риме уже не было. Как выяснилось, в 1967 году он был куплен у Леммермана американцем Байардом Л. Килгуром-младшим и передан в библиотеку Гарвардского университета, пополнив основанную и финансировавшуюся им «Коллекцию русской литературы» XVIII–XX веков (в 1987 году к стопятидесятилетию со дня смерти Пушкина на базе этой коллекции была развернута большая выставка в Кембридже, США). Что касается архива Волконской в Гарвардской библиотеке, то о ней рассказал В. М. Фридкин в вышедшей в 1987 году книге «Пропавший дневник Пушкина».
Но вернемся на несколько лет назад. После того, как до меня дошел слух, что гоголевский автограф опубликован в США с помощью корреспондентов «Правды» Е. Русакова и А. Толкунова, я получил оттиск этой публикации от одного из ее авторов — Байары Арутюновой, за что весьма ей признателен. Обстоятельная статья, подписанная Романом Якобсоном и ею, с факсимильным воспроизведением гоголевского текста, препарированного по всем правилам структурного анализа, была напечатана в «Бюллетене Гарвардской библиотеки» еще в 1972 году. Позже выяснилось, что это издание получают по крайней мере две библиотеки в Москве. Однако по мании засекречивания данный номер, очевидно, из-за статьи небезызвестного Збигнева Бжезинского, попал в спецхран и остался неизвестен нашим исследователям творчества Гоголя.