- Конечно.
- Возьми в сумочке мою карточку, купи пожалуйста лекарства, доктор скажет какие. А еще…
- Да, я слушаю. – Кира такая тихая и несчастная, что мне становится за нее страшно. Сейчас я совершенно не думаю о том, что она жена моего бывшего любовника. И вся эта ситуация на голову не налезает.
- Купи еще халат какой-нибудь, пижаму. Зубную щетку, пасту. И трусы. А еще прокладки и тапочки.
Не часто жены обращаются к любовнице своего мужа с такой деликатной просьбой. Мне кажется, что я вообще такая первая.
- Не волнуйся, все куплю.
Кира написала мне пин-код карты. Ничего не боится.
- Прости, - сказала Кира. Под капельницей, на больничном белье, она выглядела маленькой потерянной девочкой. – Я достала тебя уже за эти дни. Прости, что тебе пришлось смотреть на все это.
- Не важно. Сейчас позаботься о себе и ребенке. Только это важно.
- Представляешь, уже 12 недель, а я и понятия не имела. Вот дура то.
- Ничего. Доктор сказал, что…
- Сказал, что ничего мне пообещать не может, - слеза побежала по ее лицу и скользнула за ухо на подушку.
Ладно мы, взрослые глупые люди, мы сами принимаем решение, как испортить себе жизнь. Я, Кира, Вадим, та медсестра. А чем виноват этот ребенок? Он ведь даже не родился еще.
Я осторожно присела рядом с Кирой и взяла ее за руку.
Если ты не понимаешь, то для меня это немыслимый подвиг – находится рядом с беременной женщиной. Это как войти в горящий дом. Или прыгнуть с вертолета без парашюта. Или сесть голой попой на муравейник. Или всунуть голову в разъяренный улей. Понимаешь аналогию, да? А тем более, самовольно взять ее за руку. Это только беременную Катю я не боюсь, а все остальные женщины в положении пугают меня до потери пульса.
Рука Киры холодная. Пытаюсь отдать ей немного своего тепла, согреть. Как так получилось, что в трудную минуту возле нее самым близким человеком окажется бывшая любовница ее мужа?
Представила, что там, в животе Киры, сейчас находится маленький ребенок. Это просто маленький, очень маленький человек, говорю я себе. Людей я не боюсь.
И неожиданно сама для себя, обращаюсь к ребенку. Живи, ребенок. Живи. Не знаю, мальчик ты или девочка. Но понимаю, что тебе сейчас, наверное, очень страшно. Или больно, может быть. Ты думаешь, что мир большой и ужасный. Но это не так, мир очень разный, он большой и красивый. Живи, малыш. Я очень хочу, чтобы ты увидел всю красоту этого мира. Оставайся, пожалуйста.
Оказалось, что я закрыла глаза, когда обращалась к ребенку Киры. А когда открыла, то поняла, что у беременных женщин детские крылья не торчат из живота, как я боялась. У Киры под левой грудью появились маленькие золотые крылышки, слабенькие, прозрачные, почти невидимые. Почему я раньше их не замечала? Да просто не ожидала их там увидеть и на наличие крыльев пристально рассматривала область в районе лопаток.
Ой, а мне вообще можно рассматривать беременных? Это не вредно для них и детей?
Кира так сжала мою руку, что она онемела. Я уже не понимаю, что чувствую. Все смешалось. Ее холодная рука, моя теплая рука. Потом наоборот, моя холодная, ее теплая. У Киры железная хватка, лишь бы пальцы не отвалились. Но я так и сижу с ней, пока не понимаю, что она уснула. Потом тихо выхожу из палаты. У меня много дел, нужно купить и привезти все необходимое.
Через пару часов возвращаюсь в роддом к Кире. Она лежит не в том корпусе, куда приезжают рожать и откуда забирают мам с новорожденными детьми, но мне от этого не легче. Заходя в это здание, я чувствую приближение панической атаки и прикладываю большие усилия, чтобы не психануть, бросить пакеты и не сбежать с громкими криками в неизвестном направлении, размахивая руками над головой и выпучив глаза. Я даже к сестрам в роддом не приходила. Да что там сестры, в роддом я не приходила даже к Кате. А к почти будущей бывшей жене бывшего любовника, вот, иду. С пакетами.