В коридоре кто-то спорит громким шепотом, и со словами:
– А я все-таки спрошу! – ко мне подходит женщина, или вернее, бабушка в розовом хирургическом костюме. Бабушка вся такая добрая на вид, прямо сказочная, ласково улыбается.
Крылья у нее из зефира, даже хочется укусить. Какая же я вдруг голодная оказалась. От стресса, наверное. Левое усыпано фотографиями детей разного возраста.
Она присаживается возле меня и обнимает за плечи. Давно уже меня не обнимала бабушка. Чувствую тепло и защищенность.
– Устала? Переволновалась, наверное. Я слышала ты кровь сдавала, голова не кружится?
– Та вроде не очень. – Она накрыла меня своим зефирным крылом, и я сейчас отогреюсь и усну. Пытаюсь незаметно откусить кусок ее крыла.
– У твоей подруги чудесная девочка родилась! Красавица! Глаза такие синие-синие, волосики черные.
Я думала, что у всех новорожденных глаза синие. Что, нет?
– Наш роддом получил звание “Больница, доброжелательная к ребенку”. – А к мамам вы как настроены? – Давно уже доказано, что для новорожденных очень необходим контакт с матерью после родов.
Зачем она мне это рассказывает? Рожать я не собираюсь, разве не видно? Под звук ее голоса я уже начинаю засыпать. Так что пусть говорит, что хочет.
– При естественных родах мы сразу выкладываем ребенка маме на грудь, и они лежат вместе минимум два часа. Познают друг друга. При кесаревом сечении ребенка выкладывают на грудь папы.
Был у меня один мужчина восточных кровей с очень повышенной волосатостью. Если бы ему на грудь выложили новорожденного, то потом долго бы искали дите в этих джунглях. Зато ему было бы там очень тепло.
– … выложить тебе на живот, – я увлеклась картиной младенца на мужской груди перед глазами и прослушала.
– Что?
– Мама новорожденной девочки перед операцией просила, чтобы ее выложили тебе на живот. – Я все это время еще пыталась кусануть ее за зефирное крыло, но от этих слов только зубами мимо крыла щелкнула.
Ахаха! Новый анекдот, да?
– Лучше всего, конечно, для ребенка первый контакт совершить с матерью, но если такой возможности нет, то подходит папа, бабушка, любой другой родственник. Мы ребеночка можем и согреть, и накормить, но важнее всего ведь что? Тепло любимого человека.
Так в чем дело? Пусть на себя и выкладывает. По ней видно, что она человек добрый, душевный, детей любит. Говорю ей все это. А она смеется:
– Я не могу, у меня таких новорожденных много, меня на всех не хватит. Слышишь, как она там плачет?
Слышу. От этого плача хочется сбежать и спрятаться.
– А что с Кирой? – Может она уже сама подержит своего ребенка?
– Она в тяжелом состоянии, но я слышала, что ее уже перевезли в реанимацию. Я узнаю точно и тебе скажу. Пойдем.
– Куда? – Гулять ночью новогодней ночью по роддому? Вот пусть только Кира оклемается, я ее сама прибью за этот карнавал!
– В палату. Я тебя подготовлю и принесу девочку.
Нееееееееееееет! Никуда я не пойду! Разве я мало для них сделала? Не бросила, приехала на помощь, в роддом привезла, кровь дала, что еще?
Я в ужасе и полуобморочном состоянии полулежу на подушках на кровати в палате для мам с детьми. Меня попросили вымыть руки и освободить верхнюю часть тела от одежды, выдали новый красивый халат. Я очень секси – теплый халат, красные чулки и трусы. Как я поддалась на эту авантюру? Да хрен его знает. Я говорила этой бабушке – ее зовут Оксана, что ничего не понимаю в детях, боюсь их, и могу этого несчастного ребенка случайно вообще сломать.
– Это всего лишь новорожденная девочка, она нуждается в тепле и заботе, пока ее мама поправляется. Неужели у тебя сердца нет?
Есть, есть оно у меня. Измученное. Пустое.
Вот я слышу плач ребенка в коридоре, который приближается к палате, вот в дверях появляется бабушка Оксана. В руках у нее ребенок, замотанный в одеяло. Он возмущенно и требовательно мяукает.
Она реально собирается положить ребенка на меня?
Нет, я определенно выдержу трехкилограммового человека на себе. Но это ведь ребенок! Кому – смысл жизни, кому – большое счастье, продолжение рода. Для меня что-то вроде ядерной боеголовки. Ты когда-нибудь держала у груди ядерную боеголовку?
Я много истерю по этому поводу, да?
Соберись, тряпка!
Я собралась и взяла себя в руки, даже улыбнулась Оксане, которая уже размотала ребенка и голенького положила на меня. А сверху на ребенка положила мои руки, чтобы я его держала. Осторожно прикрыла пеленкой.
– Поговори с девочкой! Успокой ее. – Советует мне, выключает верхний свет и остается только ночник. А сама уходит.
Эй, ты куда? Совсем рехнулась уже? Дала мне в руки настоящего новорожденного ребенка и ушла? Мне же страшно!
Мои сестры на моем месте визжали бы от восторга. Они обожают всех детей, а новорожденных особенно.
Мая на моем месте была бы счастлива.
Я на своем месте растеряна и напугана.
Девочка плакала, шевелила руками и ногами, крутила головой. Ручки и ножки у нее были холодными. Я подвинулась немного вперед, устроилась удобнее и погладила спинку.
– Тихо, тихо, маленькая.
Ниче, не померла.
– Ты маленькая девочка. Только что родилась. – Я не знаю, о чем говорить с новорожденными. Говорю все, что приходит на ум. Глажу ручки и ножки, спинку, голову. Она мяукает. То, что я чувствую на своем животе и под руками – не передать словами.
– Тебе, наверное, страшно. Мне тоже. Но мы сейчас вместе. Твоя мама скоро поправится и приложит тебя к груди.
Я стараюсь дышать ровно и сохранять спокойствие. Ребенок качается вверх – вниз на моей груди в такт дыханию.
Где-то в коридоре слышны тихие голоса, плачет еще один ребенок. С грохотом повезли каталку. Дверь в палату приоткрыта, я могу позвать на помощь в любой момент, это меня немного успокаивает. Два часа. Мне надо просто полежать два часа, разве ж это проблема?
С новорожденной девочкой на животе. Которую родила Кира. Бывшая жена моего бывшего любовника. С ума сойти!
Видели бы меня сейчас мои сестры! Оборжались бы.
Я отвлекаюсь от своих негативных чувств, прислушиваюсь к ребенку, и замечаю, что девочка уже почти не плачет. Продолжаю нежно поглаживать и тихо говорить всякий бред, и вскоре она совсем пригрелась и уснула. Я тоже пригрелась, но стараюсь не спать, боюсь уронить ребенка.
Пытаюсь думать о хорошем, о приятном. У меня ведь ребенок спит.
В палату заглядывает Оксана, удовлетворенно кивает, улыбается и уходит.
У новорожденной девочки нет еще даже имени, ее мама должна прийти в себя после тяжелой операции, а отогревается она на мне. На мне, которая боится, избегает и не хочет детей.
Я продолжаю ее поглаживать, хоть она и спит. И она вдруг крепко хватает меня за палец. Своей малюсенькой ручкой. Обожечки, что ты со мной делаешь? У нее золотые нежные крылышки. Не помяла, пока рожалась?
Ага, помню, как я впервые увидела их у Киры под левой грудью. Тогда мои золотые крылья исчезли. Так это мои крылья или ее?
Определенно ее.
А я за своими скучаю. Без них моя жизнь стала тусклой, сонной и ленивой.
Два часа, на удивление, проходит достаточно быстро. К нам приходит Оксана, когда девочка начинает хныкать, крутить головой, открывать рот. Теперь на мои поглаживания она плевать хотела.
– Ой, да она у тебя голодная! – Так, будто я какая-то нерадивая молодая мамаша. Я, между прочим, этому ребенку вообще никто. Лежала вот два часа, нос почесать боялась, ногу отлежала. Что я еще должна сделать? Грудного молока у меня нет. Грудь давать не буду. И не просите!
Не попросили. Оксана принесла маленькую баночку со смесью и ложку, чем нереально меня удивила. А бутылочек что, нету? А перед этим ловко за пару движений надела ребенку подгузник, какую-то детскую одежду, типа комбинезона и шапочку.