– Ты посмотри, как ей идет ребенок на руках! – Начинает старую песню Карина. Вот жрет мои эклеры, так пусть бы и жрала молча.
– Да! – Соглашается Кристя. – Пора бы уже и своих на руках качать, а не только подружкиных.
Ангелина вертится и показывает язык.
– А вот вам! – Я демонстрирую гримаску девочки сестрам. – Скажите лучше, что это на щечках у ребенка?
На меня посыпалось море версий. Аллергия? На смесь? Мало воды пьет? Или на стиральный порошок? Ты чем стираешь? А два раза ополаскиваешь? Или это цветение младенцев? Ну, гормональное. Тогда само пройдет. Или аллергия на белок коровьего молока, тогда надо покупать специальную смесь. А еще может быть лактазная недостаточность.
Ну вас нафиг. Только выбесили меня. Вызвала врача, пусть специалист решает.
Да, эклеров больше нет! Возьми вон круассан. Это из магазина “Чего желаете?”, знаете такой? Ага, Майкин. Подруга у меня ведьма. Вот попрошу у нее пряник какой, чтобы вы больше меня не терроризировали разговорами о муже и детях.
А эклеры у меня еще есть, но делиться больше я не намерена. Это мое! Захар знает, что это моя любимая сладость, и часто передает мне гостинец. А с тех пор, как из моей жизни пропал секс, я полюбила их еще больше. Каждый вечер, когда дети уже спят, я готовлю себе большую чашку чая, достаю корзинку с эклерами и тешу свою душу. Замещение – сказала бы моя подруга – психолог. Мне после эклеров легко и приятно. Эклеры меня успокаивают. Они меня любят. Они точно меня не предадут.
А еще я ем и не толстею. Все горит от нервов.
Карина и Кристя пробыли у меня долго. Дольше, чем я хотела бы. Но, наличие у меня дома детей, как бы уравняло нас в положении, и они считают своим долгом приходить ко мне и посвящать в азы материнства более подробно. Я уже не могу больше слушать о родах, подгузниках, коликах, зубках и прививках.
И выгнать их не могу. Они развлекают Левушку и гуляют с Ангелиной в коляске, а я в это время пытаюсь придать себе человеческий облик. И немножечко убираюсь. В моей квартире сейчас творится форменное безобразие и бардак. Как, собственно, и во всей моей жизни.
Карина, когда уже они уходили от меня, на конец-то, умудрилась во дворе поскользнуться и упасть. Это ж надо было! Еще и так неудачно упала, прямо на нос, и сломала его. Так что я вызывала им скорую помощь, вызывала на подмогу ее мужа и старших детей, потом до полуночи не спала и волновалась, пока ее оперировали. Я всегда насмехалась над ее выдающимся носом, и не только я одна, а теперь вот еще один повод для волнения.
Карина и Кира в одной больнице, только в разных корпусах, а я не могу их даже проведать. Мне наказали смотреть за детьми и не рыпаться. И нечего таскаться с детьми по больницах.
Мая отнесет им по пирожку, это все, чем я могу им помочь. Дети связывают тебя по рукам и ногам, многое становится недоступным. Даже вот подругу или сестру проведать и то – большая проблема.
Эту мою большую проблему легко порешал Гаврилыч. Привез и любезно согласился посидеть с Левушкой и Ангелиной в машине, пока я быстренько метнусь к болезным.
– Если начнет плакать – вот соска, правда она ее не очень любит. Можно поносить на ручках еще. Или сразу звони, я прибегу.
– Иди уже и не волнуйся. – Гаврилыч самим своим видом внушает доверие. Он сразу накрыл своими крыльями Ангелишу и Левушку.
Левушка тоже хотел к маме, но Кира сказала, что хирургическое отделение не место для ребенка, он может только испугаться.
Кира лежала в отдельной палате, со всеми удобствами и даже телевизором. А это, кстати, нормальный способ сбежать от детей и отдохнуть. Хотя, глядя на желтую худющую слабую Киру – нафиг такой отдых не сдался.
Я принесла ей новый журнал и упаковку носков с веселыми рисунками. Кормили ее здесь нормально, да и диета сейчас у нее специальная. И в роли кормилицы выступала Мая, которая принесла ей еще утром разрешенные вкусняшки.
Журнал – понятно, отвлечься. Почему именно носки? Такое у меня было иррациональное чувство, что ей надо согреть ноги.
– Как ты? – Задаю я тупой вопрос, присаживаясь на краешек кресла.
– Как будто меня трактор переехал. Весь живот теперь в шрамах, страшно смотреть.
– Ну, это они свежие пока, потому и страшно. А потом они заживут и побледнеют.
– Угу. Как дети?
Я каждый день несколько раз отсылаю ей фото и видеоотчет о детях, чтобы показать, что с ними все хорошо.
– Хорошо. Левушка очень ждет тебя.
– Ангелина сильно тебя замучила?
– Нет, она ведет себя, как ангелочек. – То плачет, то не спит, то качай на ручках, то не ест, то голодная. И менять подгузники – одно удовольствие.
– Фима, я так тебе благодарна!
– Ну что ты, поправляйся. – Побыстрее поправляйся и забери своих детей.
Она смотрит на меня так, будто хочет что-то сказать и не решается.
– Что?
– Прости, что я тебя во все это втянула…
Аааа! Как мне это надоело! Она извиняется и благодарит, благодарит и извиняется! А я была любовницей ее мужа, пусть и бывшего.
– Кира! – Я взбесилась и совершенно не подумала о том, что она после операции. – Давай обозначим наши отношения! Кто ты и кто я, и что мы делаем вместе. Хочу тебе напомнить, что когда-то я встречалась с твоим мужем. Мне очень стыдно. Очень-очень стыдно. Я даже не могу нормально в глаза тебе смотреть! Это мне надо постоянно перед тобой извинятся!
Кира согнулась пополам и держится за живот. Господи, довела женщину! А у нее двое детей! У меня ее двое детей, Господи!
– Позвать доктора?
– Нет, – шумно выдыхает Кира. Она что, плачет?
Я присаживаюсь к ней рядом и пытаюсь посмотреть в лицо.
– Прости…
– Слушай! – Кира поднимает голову, и я понимаю, что она смеется. – Давай прекратим извинятся друг перед другом? У нас все фразы начинаются и заканчиваются со слова “извини”. Я думаю, хватит уже.
– А как же… я и Вадим… там…
– Ну его в жопу, к чертовой бабушке, к чертям собачьим этого Вадима. Он в своей жизни сделал только две хорошие вещи – подарил мне детей и подругу.
Детей понятно. А подругу? Подругу?
Я, что ли, подруга?
– Это я – подруга?
– А как называется человек, который бросает все свои дела и мчит по первому звонку? Бежит из ресторана и проводит ночь в роддоме? Дает свою кровь? Смотрит за детьми в ущерб своей работе? – Кто ей уже рассказал, что я уволилась?
– Как?
– Только настоящая подруга может сделать такое. Поверь мне, я в этом разбираюсь.
Так я еще и своих Маю и Катю тебе одолжила, подруга.
И я осознаю, что действительно, меня сейчас с Кирой связывает нечто большее, чем чувство вины. Она мне нравится. Как человек.
Но есть один вопрос, в котором нужно поставить точку.
– А как же Вадим?
– Забудь. И даже не вспоминай об этом. Вот как я. Он уже прошлое, надо дальше жить. Ты мне нужна как подруга. Думаешь, мы сможем дружить? Примете меня в свою компанию?
– Уже приняли. Девчонкам ты понравилась. – Надеюсь, это не последствие наркоза, а ее трезвое решение. Мысль о дружбе с ней меня греет. А еще с души упал огромный камень вины.
Знаешь, что мы потом сделали? Селфи на ее больничной койке. Я получилась с заполошными глазами, лохматая и не накрашенная. Кира после операции выглядела и то лучше. Она надела носок с на руку и изображала им какую-то зверушку.
Когда Кира снимает корону, она становится очень приятной девушкой.
На ее прикроватной тумбочке я заметила фирменный пакет из “Чего желаете?”.
– А что у тебя там? Не эклеры часом?
– Пирожки. Мая принесла. Угощайся.
– Даа? А с чем пирожки?
– Там разные. Мне первый попался с рыбой. Такая гадость, должна тебе признаться. Только Мае не говори. Она так расхваливала, что я должна была его съесть. Рыбу просто не люблю. А потом закусила вишневым.
Все правильно Мая ты сделала. Скоро Кира будет дома.
– Поцелуй за меня Левушку и Ангелину! – Говорит на прощанье Кира. И никаких тебе прости-извини-спасибо.
В приподнятом настроении перебегаю в отделение к Карине. А у нее не так весело. Пол лица перебинтовали, на месте носа намотали здоровенную фигню. А что если ее нос станет еще больше, как она с ним будет жить? Карина еле разговаривает. Ах ты, моя бедняжечка! Как же тебя так угораздило? Заметив и на ее тумбочке пакет из магазина Маи, успокаиваюсь. Все будет хорошо.