Сестра засмеялась:
– Что ж, бог нас и по намерениям судит.
Лета разгладила едва заметную складку на косынке, вновь повязала, заправила волосы и краем глаза увидела в зеркале женщину, которую не узнала – себя. В платке, без фамилии… Ей казалось, что и без прошлого, которое, впрочем, здесь никого не интересовало, Лета чувствовала себя другим, заново появившимся на свет человеком.
Она вышла в коридор, счастливая уже одним своим намерением облегчить участь болящих, и поглядела на двери палат, отыскивая восьмую.
По коридору прогарцевала доктор в тугом халате, с грудью, как две кометы.
– Доброволец? – доктор с подмерзшей улыбкой взглянула на Лету.
– Да, – не разгадав, что таится за вопросом, радостно кивнула Лета.
– И охота вам ходить? Мало, видимо, в жизни проблем, нечем заняться, так здесь ищете приключений на свою… голову?
Лета опешила и замешкалась, растерянно подыскивая слова для подобающего ответа – матом ведь в таком месте огрызаться нельзя?
– Гордитесь собой? Восхищаетесь своим подвигом, – бросила доктор, поправила книжки на полке с объявлением: «Православная литература. Можно брать в личное пользование», и скрылась в кабинете с надписью «Ординаторская».
Лета была в смятении. «Враг станет чинить препятствия», – предупреждал батюшка на собрании добровольцев, но кто этот враг – не объяснил. Она взглянула на икону, перед которой трепетал крошечный вечный огонь, и вдруг покорно подумала, что слова докторши были вовсе не подлыми, не проверкой и не искушением, а напоминанием – гордиться пока нечем, даже намерения её, Леты, были все ещё сомнительными в чистоте помыслов. Ощущение смирения, кротости, скромности, простых мыслей, благодарности за научение и сладкой вины оказалось таким приятным, что восьмерка на дверях палаты начала дрожать и вытягиваться.
– Здравствуйте, – как можно более приветливым голосом сказала Лета, наконец, войдя в палату. Но получилось не ласково, а неловко, как у самодеятельной актрисы, и даже лицемерно. Да, не так-то просто не то что поделиться своей любовью с незнакомыми людьми, а даже искренне пожелать доброго утра.
Первое, что увидела Лета в палате – иконостас в углу, возле окна, и монахиню в чёрном одеянии, которая сосредоточенно читала церковную книгу, лежащую на деревянной горке.
Стены, как коврами, были завешены розовой тишиной. С двух сторон несли послушание четыре надёжных новых ковчега – на колесах, с ограждениями, матрасами от пролежней, с несколькими подушками у каждого больного, электроприводами и уходящими под одеяла проводами и трубками. На стульях и широкоплечем подоконнике громоздились яркие упаковки памперсов и одноразовых пеленок, на одинаковых передвижных тумбочках с выдвигающимися столиками для кормления – ряды аэрозолей, лосьонов, влажных салфеток и кремов от пролежней, бумажных платков и соков. Над каждой кроватью висел детский рисунок с пожеланием выздоровления и отпечатанный на компьютере листок со сведениями о больном – имя-отчество, дата рождения и непонятное слово: «Чин». Складные подставки под спину, лесенки под ноги, загадочного назначения стулья с крышками поверх сидений, – к удивлению Леты, здесь было всё, что стояло в зале магазина импортной медтехники, в котором она купила халат, брюки и шлепанцы. Но на какие деньги приобретено многочисленное оборудование? У Леты снова мелькнуло сомнение, что лечение в отделении совершенно бесплатное. Из записей в блогах она знала, что в госпиталях для простых людей грязь и нищета. Наверное, когда старшая сестра говорила, что больница патриархии больше ста лет в духе любви и милосердия оказывает технологичную медицинскую помощь малообеспеченным пациентам, она имела в виду желаемое, а не действительное. А на самом деле, за комфорт палаты и добросовестный уход – отдельная дополнительная плата, решила Лета.
Хмурясь от подозрений, она тихо подошла к сестре милосердия, склонившейся над постелью древней старушки, похожей на высохшую карликовую березу.
– Как хорошо, что вы пришли, – прошептала сестра Лете и поглядела из-под голубиных надбровий. – Сейчас закончу, и пойдем к… – Она назвала больную по имени-отчеству. Это была ещё одна странность, в которую Лета долго не могла поверить – даже между собой сёстры называли пациентов только по имени и отчеству. Никаких «тётка из третьей», «мужчина у окна» или, тем более, «эта дура в синем халате».
– Хорошо, – тоже шёпотом сказала Лета, взглянула на то, что делала сестра, и едва сдержала позыв отвращения.
Сестра осторожно смазывала ступни старухи кремом и голыми пальцами старательно отшелушивала струпья, собирая их в горсть.
– Вас как зовут?
– Лета.
– Знаете что, Лета, вы пока возьмите, пожалуйста, у… – сестра назвала имя и отчество больной – возьмите зубы и вымойте их в санитарной комнате.
Лета вздрогнула от неожиданности просьбы, но подошла к кровати в углу возле холодильника. На высоком матрасе рыхло сидела пожилая женщина с гладкими седыми косичками с вплетенными бинтиками. Поглядев на Лету выпученными глазами, она молча достала изо-рта челюсть и уронила руку на одеяло. Лета с ужасом смотрела на зубы в клюквенных дёснах и кляла себя за то, что забыла взять перчатки. Впрочем, даже если бы они лежали наготове в кармане, неловко доставать и надевать их на виду у больной, давая понять, что брезгуешь. Поняв, что спасения нет, Лета взяла челюсть и, не веря, что всё это происходит с ней, пошла в туалет. Открыв кран, она решила просто ополоснуть протез, не касаясь пальцами. Но с изнанки нёба желтели окаменевшие отложения, а в зубах застряли остатки пищи. Лета открутила кран сильнее, надеясь, что мощная струя сама смоет грязь, но лишь облила водой стену, зеркало и свой халат. К тому же в челюсти хрустнуло, и Лета перепугалась, что сломает эти проклятые зубы. Её решение творить добро оказалось безвыходным. Осознав это, Лета вздохнула, убавила воду до легкой теплой струйки, внимательно осмотрела старенький протез и стала аккуратно, пальцами, промывать каждую впадинку и ложбинку.
Пожилая женщина, всё так же сидевшая в кровати, молча протянула руку, пошарив во рту, вставила челюсть, и довольно бессмысленно поглядела на Лету, не сказав ни слова.
Наверное, сейчас я должна обнять её, поделиться наконец-то своей любовью, подумала Лета. Но кто знает, чем она больна, вдруг умирает от рака, и Лете придется вдыхать чужие смертоносные микробы. А, может, это как раз пациентка не хочет, чтобы её обнимал посторонний человек, с надеждой подумала Лета. Разве ей самой было бы приятно, если б толстая больная старуха с внутренностями, полными грибов и микроорганизмов, принялась обнимать её? С этой спасительной мыслью, стараясь не выдать отвращения, Лета выкралась из палаты, помчалась в служебный туалет, долго терла руки бактерицидным мылом, а потом забежала в сестринскую и обрызгала ладони дезинфицирующим спреем.
– Где же вы? – тихо сказала сестра, когда Лета вернулась в палату.
– Извините.
– Давайте переложим… – сестра по памяти назвала имя и отчество подопечной, даже не взглянув на листок с персональными данными, висевший над кроватью.
Как можно всех запомнить по именам, удивилась Лета. Но самое непонятное, зачем вообще обращаться по отчеству к человеку, лежащему без сознания, в коме? Ему ведь всё равно.
Сестра сняла одеяло и Лета увидела, что между ключицами пациентки, в паху – всюду, пластиковые трубки, а под локтями и ступнями – надувные подушки. Как всё это не задеть, не потревожить? Но самым пугающим был вес женщины – она лежала на боку огромная, как запруда, так что нельзя было понять, где грудь или живот. И совершенно невозможно, чтобы Лета и сестра, хрупкая и почти бесплотная, смогли поднять эту тяжесть! Надо меньше есть, решила для себя Лета, чтобы не лежать, в случае чего, неподъёмной оплывшей грудой.
Сестра откатила кровать от стены, зашла в проход и, обратив взор внутрь себя, стала планировать работу. Лета, без раздумий хватавшаяся за простые, как ей казалось, дела, ждала в нетерпении.