Дерев нерукотворны своды.Нерукотворны формы трав.Нерукотворные породыкамней без граней и оправ.Нерукотворная подруга —нерукотворный плод округлыйона срывает свысока…и потянулась к ней рука.
В угловую толпу протолкавшись —и поближе, поближе бы каждой —раскрывая глаза на призыви про тяжесть авосек забыв,под дождем накренившимся мокнут,но не прячут от ливня лицо,нет – глядят Филомела и Прокнана попавшего под колесо.
Нет, что ты, я переспаласо всеми нациями нашейимперии, а как иначеузнать, какая удала?И лучше всех, но ты не смейся —не ингуши, не адыгейцы —евреи! – в этаких делахспособней всех – я проверяла:их было у меня навалом —все – закусивши удила.…Но вышла замуж я на виднелепо: он – рязанский малый,хоть член ЦК[4], но членства мало…К тому же он – антисемит.
Забыла я эту историю вовсе.Десять лет прошло. Или семь. Или восемь.Однажды изменишься так,что дело уже не в летах.Теперь и припомнить то время мне не с кем.Была физкультурницей я в пионерскомконцлагере. Помню едва:березы, зарядка, трава.И что за напасть – я влюбилась в мальчишку.Тринадцати лет ему не было. Слишкомон был – непонятно какой.Глядеть ли со взрослой тоскойумел ли, быть может, сама тосковалав ту пору я? Этакий худенький малый.Да что там – без всяких химер —он попросту был пионер.Но только глядел на меня без утайкиглазами своими. В разорванной майке,в каких-то дурацких трусахи в галстуке красном – во страх —повязанном прямо на грязную шею.Принес он мне лилии, без разрешеньясбежав неизвестно куда —в округе – ни рек, ни пруда.Два слова друг другу сказали едва лиза лето – всё бегали да приседали.Была я – что надо: стройна.Но знал он, что я влюблена.Я с Толькой спала, с баянистом, но этосовсем не вязалось с моим шпингалетом,и он не сердился на нас,и даже помог нам не раз —как там говорили, «стоял на атасе»,ну, словом, стерег затаившихся нас онв орешнике за костровойполяной, как впрямь часовой.Но прыгал в длину он и вывихнул руку.От боли не спал. И вот впрямь, как физрук,от Тольки к нему по ночамходила, чтоб он не скучал.Сопели, нашкодившись вдоволь, ребята.Смывался на танцы красавец-вожатый.На койку присев, как сестра,молчала я с ним до утра.Раз только сказал, что со мною не больно.Я шепотом этим была так довольна,так счастлива – ну и дела —что после сама не спала.Так промолчали три долгие ночи,чуть видя друг друга, но чувствуя молча,средь детской нетронутой тьмы.И, кажется, плакали мы.
Две девы ночью топят воск.Темно: лишь слабый блеск волос.Взаимную оставив злость,судачат безумолкупро друга милого, про грим,про то, как в страсти мы горим…Но то не воск, а стеарин,и обе – комсомолки.
На сходстве бусинок основан принцип бус.В ней многое напоминало совесть,красу напоминало, тонкий вкус…А совестью ли, вкусом ли, красоюона сама напоминала – ну-с,кого она тебе напоминала?Да мало ли кого… И впрямь не мало —сказал бы да обмолвиться боюсь.
Она любила каждого из тех (десять стихотворений)
1Она любила каждого из тех,кого она любила, так, что грехнам говорить здесь о грехопаденье.Как мужа. Как отчизну. Как в мечтахлюбить возможно. Так, как смертный страхиные любят. Так, как наслажденьеона любить умела… И ееВСЕ помнили, хоть каждый за свое,но все – как полубред, как наважденье.2Она любила каждого из тех,кого она любила – без утехкаких-либо: спокойно, домовито —все было выстирано, вымыто – успех,казалось ей, достигнут. Но они-тоне понимали этого – у тех,кого она любила, были видысовсем иные на нее – ни-ни:она их отгоняла, и онивсе проходили быстро, как обиды.3Она любила каждого из тех,кого она любила – больше всех,и говорила каждому в постели:«С тобою, милый, лучше, чем со всеми».Что, в лучшем случае, могло бы вызвать смех,хотя в иных будило гнев немалый…Вот этого она не понимала —не понимала, дура, как на грех.4Она любила каждого из тех,кого она любила, ибо верхвзяла над ним, хотя он на поверку,в конце концов, оказывался сверху,но унижался прежде – и при всехжелательно… И сворошив, как ветки,обломки воли мужеской в тела,она затем сжигала их дотла —дотла – не оставалось даже меткиот них на простыни – ни буквы, ни числа.5Она любила каждого из тех,кого она любила, будто ТЕХ —ОСМОТР с отличием прошедшую машину.И говорила просто, без ужимок:«А ты что думал? – как девчонка, вверхногами неизвестно с кем лежи, мол?Нет, я сперва узнаю, с кем он жилили живет. Каков оклад и пыл.Не пьет ли. Можно вызнать без нажима.И если все в порядке – мой навек».6Она любила каждого из тех,кого она любила временами —в любое время года: лег ли снегтяжелый, неразборчивый… весна лисмутила грязь незамерзавших рек…иль лето белое отметило крестаминочные окна… иль уже листваосенняя пятнала ее зонтик…Любимые сменялись, как сезоны —по всем законам злого естества.7Она любила каждого из тех,кого она любила – больше всехи более самой себя, конечно —терпела издевательства и смех,делила щедро прихоти утех —она любила каждого в надежде,что и ее полюбит человеккакой-нибудь. И потому зараньелюбила всех за это упованье.8Она любила каждого из тех,кого она любила, но до техлишь пор, пока нужна была им эталюбовь ее – не ведая ответа,не зарясь на разительный успех,не утоляя собственного пыла(а в ней его едва ли много было),покуда срок нужды в ней не истек,она их всех воистину любила.9Она любила каждого из тех,кого она любила – не навек,но каждого любила без оглядки,не думая о сроках страсти краткой.Но появлялся новый человек.Он был хорош. И значит – все в порядке.Сама, того не ведая, с умасводя порой иного, без оглядкиглядела вдаль – на лица и дома.10Она любила каждого из тех,кого она любила – без помех,раздумий, слов иль слез еще! Бывало,ее после разрыва удивляло,как мог ей полюбиться пустобрехтакой… На деле же их всехона не видела. Она лишь изменяласо всеми – изменяла одному,любимому столь долго потому.