Среди ночи шестеро лесников напали на лагерь отдыхающих, завалили палатки и били сонных дубьем. Следов не оставили. Утром самому же Графу пришлось вызывать мотовоз со «Скорой помощью» и грузить в него пострадавших. Двоих или даже троих в городе положили в реанимацию.
Кельсия несколько раз вызывали к следователю, но он сумел оправдаться. Из города вернулся задумчивый, на очередном сходе вздыхал печально, стихов не читал и несколько раз повторил, имея в виду ночное избиение хулиганов, что это не метод: надо быть умней и дипломатичней.
— Надо! — хмуро согласился Граф. — А как?
— Взять повышенные социалистические обязательства по читке лекций о культуре и нравственности, — шепелявя, съязвил Аспирант. Прошла неделя после побоища, а губы у него были опухшими. Той ночью то ли кто из отдыхавших лягнул его в лицо, то ли свои впотьмах задели.
Через год этот случай вспоминался как шалость. Теневая сторона жизни Верных становилась все резче и рельефней.
2
На солнечных склонах шуршал прошлогодний опавший лист, успевший подсохнуть после стаявшего снега. В тенистых падях, обреченно истекая капелью, еще лежал почерневший снег. Из распадков веяло сыростью и прохладой. Здесь Федор почувствовал облегчение, снова становясь тем, кем единственно уважал себя — человеком в лесу, — бесплотной мыслью, без возраста, без прошлого и будущего. Эта мысль двигалась в благоприятной среде без раздражителей, радуясь запахам, солнцу и весне.
Побаливала поясница, покалывала вена на левой ноге, ненавязчиво ныл локтевой сустав, поскрипывал шейный позвонок, гулко стучал дятел, скрипели иссушенные давним пожаром стволы сухостоя, хвойные верхушки елей качались на ветру. Здесь мысль по имени Федор ощущала благостный покой, сознавая себя частью этого светлого, древнего и вечного мира.
Федор присел на пенек, внимательно осмотрел одежду. По ветровым штанам уже ползли клещи.
Он неторопливо передавил их. Порывистый ветер дул с севера. Очередная струя воздуха донесла едкий запах зверя. Федор удивился, что какой-то дикарь подпустил его так близко, и положил двустволку на колени. Вскоре донеслись звуки потревоженного стада. Внизу, в полусотне шагов со стороны солнца, выскочила на открытое место свинья и стала обходить человека по кругу, направляясь к седловине, которая хорошо простреливалась с того места, где засел лесник. Видимо, стадо услышало его, но разглядеть не смогло.
«Дуреха», — насмешливо пробормотал Федор, осуждая выбежавшую под выстрел свинью. За ней чуть ли не строем неслось с десяток поросят. Тут были еще не отделившиеся от стада сеголетки и новый выводок с полосатыми боками. С повизгиваньем и похрюкиваньем поросята пронеслись у подножия сопки, выскочили следом за свиньей на седловину и скрылись. И только один сеголеток задержался в ложбине, задрав длинную узкую морду, которая, кажется, начиналась от самого хвоста.
Нескладный, как подросток, он подслеповато вглядывался в кустарник, за которым укрылся Федор.
— Вали отсюда! — вполголоса проговорил лесник и даже шевельнул стволом ружья. Сеголеток боязливо дернулся, отпрянув следом за убежавшим стадом, но снова замер и опять уставился на человека.
— Нехорошо отрываться от коллектива, — прошептал Федор и бесшумно поменял патрон в одном из стволов ружья.
Самая утонченная стрельба — когда ствол низит. Чтобы всадить дробинку в глупый поросячий хвостик или в холку, Федор целился в куст почти на метр выше и все равно боялся выбить сеголетку глаза. Когда после гулкого выстрела тот крутнулся на месте, лесник хмыкнул под нос: «Ювелир!» А вслед исчезнувшему за седловиной, поросенку проворчал, вынимая стреляную гильзу из патронника:
«Никогда не верь людям! Это такие твари…»
К вечеру Федор вышел к скалам и еще издали увидел яркую палатку. Он вынул из рюкзака бинокль, осмотрел окрестности. Никого рядом с лагерем не было. Лесник повесил бинокль на шею, принял важный вид человека при исполнении должностных обязанностей и направился прямиком к стоянке. Окликнув отдыхающих, он постоял у кострища. Никто не отозвался.
Судя по следам, здесь расположились две женщины или девицы — рослые, сильные кобылки, способные шляться по тайге без мужиков. Федор стыдливо приблизился к палатке, осторожно отодвинул покачивающийся на ветру полог. Вещи были разбросаны как попало. В одной куче лежали одежда и продукты. Но спальный мешок был один, впрочем, и рюкзак тоже.